Был обычный промозглый день московской зимы. На душе было пусто ещё раньше, ещё c осени, кажется. Моя веснушчатая девочка-ангел (я с ней знаком), по-видимому, начав отмечать Chrismas у себя на небесах, плавно перешла к встрече Нового Года, а затем к празднованию православного Рождества Христова, временно позабыв о вверенном ей материальном создании, которое сейчас понуро пробиралось по слякоти большого города. Наверное, она отдыхала после праздников, а я просто отбывал свой срок, как и положено всем живущим.

Дела давно уже не ладились, и за неудачами не было никакого желания замечать всё то хорошее, что всё-таки заставляло жить, вертеться как белка в колесе, куда-то плыть по этой слякоти и о чём-то думать. Я всегда подозревал, что человек произошёл от хомячка, и именно поэтому каждую осень так хочется залечь в спячку, нажевав себе всяких сухариков, орешков, семечек и прочего запаса за щеку на зиму. Как правило, в январе, с прибавлением дня, эти рудименты нашего неприличного прошлого обычно исчезают, и именно в это время года начинает хотеться жить, творить и затевать новые дела. Этот январь, по-видимому был исключением из этого оптимистического правила, видать что-то действительно нарушилось в небесной канцелярии, моё личное дело завалилось за шкаф, и о нём забыли до того момента, когда старенькая уборщица могла бы его там обнаружить, протирая святую пыль мокрой тряпочкой.

Вот с такими мыслями в голове я шёл, не замечая ничего вокруг. Последнее, что я увидел, был огромный красный грузовик Coca-Cola, надвигающийся на меня с бешеной скоростью. Мне кажется, что хомячок испытывает точно такой же холод в душе в тот момент, когда оказывается в пасти у лисицы. Не было сил даже дёрнуться, как-то правильно среагировать - если тебе пора и за тобой уже пришли, то за тобой пришли без вариантов. Стало больно, но уже не мне. Наблюдая со стороны за всем происходящим, я с радостью подумал о том, что на работу я завтра уже не пойду, а значит, удастся пропустить неприятное совещание.

В смерти нет ничего страшного, уверяю я вас. Все наши страхи о смерти, как и любые другие страхи, происходят от непонимания ожидающей нас неизвестности, придуманы пессимистами и сильно преувеличены. Избавишься от неизвестности, пусть даже через заблуждение - избавишься от страхов. Но вот как же всё-таки неинтересно устроен человеческий организм! Все эти кишки, сердце, печень и лёгкие есть у любого кролика, свиньи или коровы. Я видел их уж сотни раз, правда на мясных развалах рынков, ну а теперь мне и самому предоставили возможность поглядеть на себя со стороны. Но это, скажу я вам, совсем нефотографично. Последними моими впечатлениями в этом мире были красная, распухшая от слёз, физиономия моей жены и спокойно-торжественное лицо моей подруги по буддизму, которая ещё когда-то давно рассказала мне, что искусство - это балансирование на грани жизни и смерти, а сейчас слушала "Энигму" и тихо радовалась за меня. Она, кажется, всё правильно понимала тогда и сейчас...

Я не знаю, сколько прошло времени. Мне показалось, что прошло пять минут, и я очнулся. С другой стороны, вероятно, прошло не меньше часа - там, где остались кусочки того, на чём прежде держалась моя душа, уже почти всё убрали и регулировщик налаживал движение. Или нет, кажется уже полгода миновало - тогда была зима, а сейчас уже поздняя осень с моросящим дождём. А может - прошла вся жизнь с её песочными часами? Пожалуй, что так и есть, время перетекло из будущего в прошлое и попросту закончилось...

Как ни в чём не бывало, я встал и пошёл Домой. Окружающий мир выглядел знакомо, но как-то не так. Что-то очень страшное отличало его от того мира, в котором остался тот январь с его проблемами... Приглядевшись, я обнаружил, что кроме того, что тут не было рекламы пива ПИТ, туристических агентств, похоронных бюро и даже завалященького Макдональдса, тут, мягко говоря, не хватало ещё кое-чего. Или, говоря точнее, тут нехватало настолько многого, что оставшиеся прямоугольные островки знакомого занимали от силы только десятую часть всего окружающего пространства, а всё остальное как бы проваливалось в тёмную бездну. Кроме этого, на улицах было очень, очень мало людей. Их почти не было нигде, представляете себе?

Неподалёку я заметил какие-то ящики с пустой стеклотарой. Меня разбирало здоровое любопытство, и, подойдя ближе, я обнаружил в них множество пивных бутылок зелёного и коричневого стекла с находящимися в них чьими-то душами, которые обсуждали достоинства различных сортов пива. Я давно подозревал, что всё будет гораздо проще, чем принято думать, но не настолько же просто! Неужели это и были самые настоящие святые духи? Чуть поодаль находилась тара из-под более благородных напитков, оттуда доносились слова "братан", "пацаны" и "в натуре". О натуре придётся забыть, - злорадно веселясь, подумал я, - тут больше нет nature. Вскоре мне пришлось покинуть эту компанию, так как от святых духов сильно несло перегаром.

Бродя по Городу, я отметил одно неприятное обстоятельство: я никак не мог вспомнить, где находится и как выглядит мой Дом! Я видел вокруг несколько знакомых мне зданий с балконами и с шершавыми стенами вдоль проспекта, но не мог сказать, что один из них был моим Домом. Все они выглядели неприветливо и шершавый холод стен поначалу даже не пробуждал во мне желания подходить к этим строениям, не то, что заходить внутрь. Но, поскольку я всегда был человеком любознательным, я всё-таки шагнул в подъезд одного из них, который почему-то был освещён снаружи каким-то идиотским зеленовато-жёлтым светом и был как-бы обрезан справа по-вертикали невидимым ножиком. Внутри ничего не было, там было пусто! За фасадом ничего не скрывалось. "-Понастроили фасадов вдоль проспекта, чтобы запудрить мозги городскому главе, а сами, небось, слямзили денежки!" - сообразил я, такое ведь частенько практикуется в наших краях. Я захотел выйти из этого образца современного капитального вложения казённых средств обратно, но, оглянувшись, обнаружил, что и сам фасад куда-то подевался. Сзади не было ничего! Воруют, догадался я. И воруют прямо на глазах...

Дождь кончился. Похоже, что время шло назад. Жёлтых кленовых листьев на земле стало гораздо меньше, а на деревьях, наоборот, прибавилось зелёных. Наступила ранняя осень, и большая, отчего-то прямоугольная стая птиц в небе полетела на север, в холодные края. Нормальное явление для этого времени года, ведь скоро ведь наступит лето, а затем, весной, уже придёт время вылупляться и желторотым птенцам! Так сказать, возвращаться обратно в яйцо, для того, чтобы родиться.

Как я уже сказал, людей на улицах было очень мало. Я заметил вдруг, что их всех без исключения я уже знаю! И что мне уже знакомо почти всё то, что меня тут окружает! Тут почти нет ни одного незнакомого дерева, досель невиданного дома или лица, неизвестного мне. Но все эти люди не были моими сотрудниками, не были соседями. Всех этих людей сфотографирую я или кто-то другой когда-то в будущем. Поэтому они сейчас все тут и со мной. И они сейчас именно такие, какими они будут тогда сфотографированы. Некоторые спешат куда-то по своим законченным уже делам; другие просто едут в метро; третьи пробираются в дыму горящих торфяников, которые начнут гореть уже буквально через пару недель; эти вот играют свадьбу моего лучшего друга, и вот-вот Колька и Любка станут пока холостыми; а вот и изображение моей жены тут тоже проплыло мимо с застывшим каменным лицом... Ленка!!! - кричу я изо всех сил, и бросаюсь ей вдогонку: - Куда же ты, где наши дети, где наш дом?? Качественно выполненный портрет моей жены Ленки ничего мне не отвечает. Он смотрит на меня своей холодной и абсолютно ничего не значащей для меня здесь красотой, а потом исчезает вообще, подобно позитиву, который возвращается обратно в свой негатив, для того, чтобы родиться.

Кажется, тут давно уже справились с проблемой глобального потепления - всё тут похоже на Замок Снежной Королевы. Вот портреты без души, поэтому относящиеся больше к извращённой разновидности обнажённой натуры, вот тысячи пасмурных пейзажей, снятых без уважения к Матери Природе и только для того, чтобы дощёлкать плёнку; вон там - фотографии ни о чём, то есть натюрморты; ну а про эксперименты с ФотоШопом вообще хочется разговаривать только шёпотом или вообще молча, потому как мне стыдно, и очень кажется, что скоро накажут. Впрочем, жить среди всего этого отснятого пустого хлама и есть само наказание, больше ничего и не надо.

Единственное, что греет душу и могло бы лечь на другую чашу весов - это запечатлённые и поэтому чудом сохранившиеся воспоминания об обычной повседневной жизни, с простыми людьми, безо всяческих искусственных прикрас, такими, какими они были в то время, когда я взял на плёнку всех этих маленьких людей, со всеми их стремлениями и настроениями, написанными на их лицах и в их движениях.

Кроме тех фотографий, которые я сделал сам за время моей жизни, тут были фотографии и других авторов, которые когда-то проникли в мою душу, поселившись там навечно. Вот какая-то незнакомая девочка в розовом платьице пробежала, не останавливаясь, из своей юности в детство, кивнув мне головой; я помню, мне очень нравилась это фотография. А вот в красивой позе лежит другая фотография, с изображением обнажённой, подходящей тут разве что только для того, чтобы использовать её в качестве скамейки. Хоть мне не понравилась эта фотография с самого начала, но сейчас я признаю свою ошибку - скамейки нужны даже тут. Сидя на ней, я подумал, что человек искусства, создавая свои произведения, собирает не только свой рюкзачок в этот путь, но и рюкзачок своего зрителя; многие произведения искусства вызывают активное неприятие зрителя по этой самой причине. В самом деле, никому в голову не приходит называть без души выполненный фланец или штуцер отстоем и гневаться на его автора-токаря, а вот если зрителя неприятным образом затронуло то или иное произведение искусства, то это воспринимается как посягательство на внутренний мир зрителя, и как я сейчас вижу - не зря. Человек навсегда забудет об этом штуцере в тот самый момент, когда из-за него откажет гидравлика тормозов грузовика, но с творениями души ему придётся жить дальше. А кому хочется вечно жить в ледяном замке Снежных Королев? Неважно, кто ты: фотограф, музыкант, художник или писатель, каждому из нас дана целая творческая жизнь для того, чтобы каждый мог создать свой Рай. Ты либо можешь воспользоваться этим знанием, либо используя данные тебе возможности, возвести отхожий домик на горе, но только не забудь, что суть твоего творчества - в сотворении твоей души.

Вспомнилось, как прошлой зимой я фотографировал в ближайшем парке. Был выходной день, и народа было больше, чем деревьев. На детской площадке я замечаю молодого отца с дочкой. Приблизившись, я вижу пропитое лицо родителя. Передо мной стоит обычное быдло, коих много тут. И тут папаня достаёт из кармана какую-то мыльницу и говорит дочурке, как ей стать, куда ей смотреть и как ей улыбаться. И я не вижу больше никакого быдла! На прежнем месте я вижу человека, который стремится вырваться из повседневности. Барон Мюнхгаузен тащил себя из болота за волосы. А этот - за фотоаппарат.

Вообще, человек берёт в руки фотоаппарат не тогда, когда ему плохо, нет. Любой, даже самый простой, человек хочет запечатлеть именно самые лучшие моменты из собственной жизни - свадьбу, рождение детей, поездки на отдых (то есть распитие спиртных напитков вдали от дома), с протокольным документированием каждой секунды счастья в течении двенадцати дней, да обязательно с впечатыванием даты, очень редкие походы с детями в цирк и зоопарк, и гораздо более частые пьянки с друзьями. Почему? Потому что, он шестым чувством чувствует, что залезши внутрь самой простой пластмассовой мыльницы, он обретает бессмертие. А бессмертие бывает разным..

Рассказывать обо всём было бы долго, я может как-нибудь потом напишу побольше, особенно о том, как я тут бегал и безуспешно искал свой Дом, который так и не построил за данную мне жизнь, про подругу по Буддизму и про всё остальное, а пока пропущу всё это. Вообще, потом тут, конечно же, надо будет навести порядок в изложении, написать всё красиво и понятно любой домохозяйке и разбавить всё десятком-другим анекдотов, но пока почему-то не хочется.

Скажу лишь, что прямоугольных кусочков, создающих окружавшее меня пространство, становилось в течение моего пребывания тут всё меньше и меньше. Они исчезали не часто, но довольно интересным образом: иногда по одному-двум, а иногда целыми групами по двадцать четыре или тридцать шесть прямоугольничков. На их месте образовывались ничем не заполненные куски тьмы над бездною, и новые прямоугольнички нигде не появлялись. Наконец, всё пространство сжалось до размеров девять на двенадцать сантиметров и целиком принадлежало чёрно-белому изображению моей кошки Муси. Это была моя самая первая фотография, я снял её двадцать три года назад, то есть сегодня. Только что мне исполнилось двенадцать лет и родители подарили мне Смену 8М, а вот на фотоувеличитель у них денег не хватило, и поэтому пару лет мне приходилось печатать в ванной, прикручивая проволкой, найденной около АТС, фотобумагу прямо к стиральной доске, прислонённой вертикально к стенке, и проектируя на неё изображение даже не из слайдоскопа, а из старого диапроектора цвета морской волны, который показывал только половину обычного кадра. Поэтому фотографии получались нерезкими, неконтрастными и со следами проволки на них сверху и снизу. Такая вот фотография с Мусей посередине и была моим последним визуальным пространством. Муся тихо мурлыкнула, и лизнула меня в нос шершавым языком.

И тут я проснулся. Моя нынешняя кошка Лизка щекотала моё лицо своими чёрными усами. Сквозь занавески пробивался свет нового дня. Боже мой, какая только фигня не приснится после позднего сидения в интернете! Я иду на кухню и ставлю чай. А интернет - нафих!

Дмитрий Катков © 2003