Ниже воспроизводится полный текст статьи выдающегося чешского философа, участника Пражского лингвистичесого кружка, Яна Мукаржовского (1891-1975) «ЭСТЕТИЧЕСКАЯ НОРМА», посвященной философскому анализу специфики эстетической нормы. Статья была впервые опубликована по-французски в «Трудах IX Международного съезда философов» в 1937 г. Перевод печатается по изданию: Ян Мукаржовский «Исследования по эстетике и теории искусства». Изд. «Искусство», 1994, стр. 162-171.

Прежде чем мы приступим к анализу эстетической нормы, нужно дать хотя бы краткую общую характеристику нормы. Понятие нормы неотделимо от понятия функции, реализацию которой норма осуществляет. Поскольку такая реализация предполагает деятельность, направленную на определенную цель, следует допустить, что ограничение, организующее эту деятельность, само по себе также носит характер энергии. Одна из больших заслуг современной лингвистики заключается в том, что она сумела отличить норму от правила, являющегося ее кодификацией. От лингвистов не ускользнул тот факт, что существуют языковые системы, которые — как, например, большинство диалектов — никогда не подвергались грамматической кодификации и все же имеют нормы, стихийно соблюдаемые языковыми коллективами, ими пользующимися, нормы, принудительная сила которых не уступает силе норм в кодифицированных языковых системах. Другим доводом, заставившим лингвистов тщательно отличать норму от формулы, выражающей ее кодификацию, было существование норм, противящихся какой бы то ни было кодификации; в каждой лингвистической системе найдутся нормы, не поддающиеся словесному выражению, таковы, например, некоторые стилистические нормы, авторитет которых нисколько не ослаблен этой невыразимостью. Следовательно, кодификация не тождественна норме; может даже случиться, что кодификация неправильна, т. е. что она не совпадает с живой нормой.

Итак, некодифицированная норма предстала перед нами как первоначальный аспект нормы, и поэтому она сама напрашивается на роль отправной точки рассуждения. Но тут возникает новая проблема — проблема кодификации. Ибо что такое норма, если она не имеет характера правила? Исходя из сказанного, лучше всего определить ее как регулирующий энергетической принцип. Она дает о себе знать действующему индивиду как ограничение свободы его действий; для индивида, производящего оценку, она является силой, руководящей его суждением, но, разумеется, от решения индивида зависит, подчинится ли он в своем суждении давлению с ее стороны. Итак, по свой сущности норма — это, скорее, энергия, чем правило, независимо от того, сознательно или бессознательно она применяется. Вследствие своего динамического характера норма подвержена непрерывным изменениям; можно даже предположить, что всякое применение какой бы то ни было нормы ко всякому конкретному случаю неизбежно является в то же время изменением нормы: не только норма оказывает влияние на формирование конкретного факта (например, художественного произведения), но одновременно и конкретный факт неизбежно влияет на норму. Даже правовая норма, самая устойчивая из всех остальных, подвержена изменениям, вытекающим из того, что ею пользуются, — доказательством чего служат частичные законодательные полномочия, которые признаются за кассационными судами.

После этих предварительных замечаний попытаемся определить специфику эстетической нормы, отличающую ее от остальных норм. Прежде всего нужно вспомнить, что эстетическая функция в противоположность остальным не стремится к практической цели, а направлена на самостоятельный объект, который является ее носителем, так что этот объект становится единственной непосредственной целью ее деятельности. Одно из следствий этого — индивидуализация эстетической ценности: стоит нам взглянуть на объект как на объект чисто эстетический и соответственным образом подойти к его оценке — что происходит, когда мы имеем дело с художественными произведениями, — и мы сразу же начинаем воспринимать его как единичный факт. Прямое следствие этого — и сдвиг во внутренней структуре ценности: в первую очередь важен не результат оценки — на передний план выступает сам акт ее. Восприятие художественного произведения, которое в значительной мере совпадает с актом оценки, может неограниченное число раз повторяться и в значительной степени служит основанием для интереса, который вызывает в нас художественное произведение. Важно прежде всего восприятие произведения, а отнюдь не установление его художественной ценности, которое — в отличие от данного случая — выступает на первый план при ценностях практического характера.

Каковы же следствия индивидуализации эстетической ценности для нормы? На первый взгляд может показаться, что индивидуальность художественной ценности делает существование нормы невозможным. Однако есть обстоятельства, которые сохраняют возможность существования нормы. Прежде всего индивидуальность художественного произведения не абсолютна: так же как всякая иная ценность, и художественная ценность находится в процессе имманентного развития, а отдельные произведения суть лишь реализации последовательных этапов этого развития. Но тут еще более важно, что применение общей нормы не препятствует принципиальной неповторимости ценности, если совпадение нормы и оцениваемого произведения не воспринимается как абсолютно адекватное, иными словами, если полное соблюдение нормы не считается единственным требованием. И действительно, история искусства убеждает нас, что положительная ценность в искусстве отнюдь не тождественна полному совпадению художественного произведения с нормой. Наоборот, часто бывает, что положительно оценивается радикальное нарушение традиционной нормы. Вполне можно представить себе такой случай, когда наслаждение от восприятия произведения, которое мы высоко оцениваем, сопровождается весьма ощутимым недовольством. Из истории всех родов искусства известны многочисленные произведения, опубликование которых вызвало резкие протесты вследствие того, что недовольство даже преобладало во впечатлении воспринимающих, но которые, несмотря на это, с течением времени становились неоспоримыми ценностями. Таким образом, для эстетической оценки характерно, что не только совпадение с нормой, но и несовпадение с нею может привести к положительной оценке. В связи с этим нужно напомнить о сосуществовании и взаимном переплетении нескольких систем эстетических норм при оценке одного и того же факта. В искусстве определенного периода, предназначенном для определенной общественной среды, всегда можно различить одновременное воздействие нескольких разных систем норм, постепенно возникавших в разные, друг за другом следовавшие эпохи; так, например, современная живопись, если мы окинем взглядом все ее богатство и многообразие, предстанет перед нами как конгломерат последовательно вошедших в жизнь систем норм, начиная по крайней мере с импрессионизма и кончая сюрреализмом. Каждая из этих систем имеет внутри современного искусства свою область воздействия, определяемую социальной дифференциацией публики или внутренней дифференциацией самого искусства. Отграниченность отдельных областей не является, однако, непроницаемой. Художественное произведение может восприниматься на фоне иной системы норм, чем та, которая свойственна ему, и в таком случае может оцениваться как деформация этой иной системы; это часто происходит с новыми произведениями, которые частично возникли на основе традиционных законов искусства, частично же находятся в противоречии с ними. Нередко художник, чтобы обновить традиционную систему норм, противопоставляет ей в структуре самого произведения иную систему, взятую из искусства периферийного, архаического, экзотического и т. д. Такое противопоставление разнородных норм ощущается, конечно, как конфликт, но как конфликт желательный, входящий в замысел произведения.

Эстетическая оценка не исключает как неадекватного ни одного из возможных соотношений между нормой и оцениваемым произведением, в том числе и соотношения чисто негативного. Совершенно иначе ведут себя остальные категории норм. Например, юридическая норма всегда требует положительного и прямого применения; одновременное применение нескольких взаимонепримиримых норм к одному и тому же казусу принципиально исключается, пусть даже и во вред тому, кого это непосредственно затрагивает. Применение языковой нормы, конечно, иногда колеблется между сохранением и нарушением нормы; так происходит, например, в эмоциональном языке, который имеет склонность к нарушению норм, приближаясь тем самым к языку поэтическому. Но эмоциональный язык не является основной и нормальной формой языка; эта роль принадлежит коммуникативному языку, лишь деформацию которого представляет собой язык эмоциональный, коммуникативный же язык имеет тенденцию к сохранению нормы. В итоге можно утверждать, что специфический характер эстетической нормы заключается в том, что она более склонна к тому, чтобы ее нарушали, чем к тому, чтобы ее соблюдали. В меньшей степени, чем какая-либо иная норма, она носит характер нерушимого закона; это, скорее, ориентировочная точка, служащая для того, чтобы дать почувствовать меру деформации художественной традиции новыми тенденциями. Негативное применение, которое при остальных категориях норм функционирует лишь как побочное, нежелательное явление, сопровождающее применение позитивное, для эстетической нормы становится естественным случаем. Если мы взглянем на художественное произведение с этой точки зрения, оно предстанет перед нами как сложное переплетение норм. Полное внутренних согласий и разногласий, оно представляет собой динамическое равновесие разнородных норм, примененных частично позитивно, частично негативно, равновесие единичное и неповторимое, хотя, с другой стороны, и участвующее, именно благодаря своей подвижности, в непрерывном имманентном развитии данного вида искусства. Какие нормы может содержать структура художественного произведения? Только ли эстетические нормы или также иные категории норм? На этот вопрос мы попытаемся ответить суммарным перечислением норм, которые могут найти применение в художественном произведении.

Совсем еще на поверхности мы встречаемся с нормами, которые вносит в произведение материал данного искусства. Эти нормы особенно зримы в поэзии, материалом которой является язык, уже по самому своему характеру представляющий систему норм. Языковые нормы сами по себе не имеют ничего общего с эстетическими нормами, но способ их использования в искусстве придает им значение эстетических норм. Однако и в тех видах искусства, материал которых вещественен и, следовательно, полностью лишен нормативности, — таковы, например, архитектура и скульптура — естественные свойства этого материала под воздействием способа их использования также приобретают значение эстетических норм. Например, в развитии архитектуры известны периоды, когда свойства материала подчеркивались, и, наоборот, известны другие периоды, когда они по возможности затушевывались. В любом случае нужно признать, что естественные свойства материалов способны выполнять функцию эстетических норм.

Следующий тип норм, с которым мы встречаемся в художественном произведении, можно назвать «техническими нормами». Этим названием мы хотим обозначить определенные навыки, окаменевшие остатки длительного развития искусства, которые уже утратили непосредственное значение живых эстетических норм и место которых — образно говоря — у входа в художественное произведение. Такие каноны (например, метрические схемы в поэтическом искусстве, традиционные музыкальные формы и т. д.) считаются необходимым предметом художественного обучения. Необходимость их соблюдения кажется самоочевидной. Однако и эти правила развиваются, ибо и они подвержены деформациям при неадекватном использовании, и в результате этого вновь и вновь приобретают характер живых эстетических норм. К числу таких канонов следует отнести и закономерности жанров (поэтических, архитектурных и т. д.) и стилей.

Третий тип норм, действующих в искусстве, — это нормы практические (мы избираем это обозначение как противоположное термину «эстетические нормы»); таковы, например, нормы этические, политические, религиозные, социальные и т. д. Они входят в произведение посредством темы. Хотя в сущности своей они представляют собой явление чуждое для эстетической области, тем не менее они обретают значение эстетических норм под влиянием роли, которую играют в структуре художественного произведения; так, например, композиция трагедии может быть построена на конфликте между двумя этическими нормами или на столкновении между нравственным законом и его нарушителем и т. д.

На четвертое и последнее место мы ставим эстетическую традицию, т. е. нормы или, скорее, системы эстетических норм, своим происхождением предшествовавшие произведению, но введенные художником как элементы структуры. И они становятся инструментами «художественных приемов», поскольку как их соблюдение, так и нарушение может стать составной частью замысла, осуществляемого в произведении. От предшествовавших норм эти нормы отличаются лишь тем, что по самой своей сути они принадлежат эстетической области. Может случиться, что в определенном художественном произведении встретятся несколько эстетических традиций, относящихся к разным эпохам, разным слоям искусства или к разным типам социальной среды, и художественный замысел основывается как раз на их взаимном противоречии.

Множественность норм, которые содержатся в художественном произведении, представляет, таким образом, широкие возможности для создания того неустойчивого равновесия, каковым является структура произведения. Можно также считать доказанным, что взаимоотношения между всеми нормами, функционирующими в качестве инструментов художественных приемов, слишком сложны, дифференцированы и подвержены постоянным сдвигам, чтобы положительная ценность произведения могла представляться равнозначной полному соблюдению всех норм, проявляющих себя в нем. История искусства скорее носит характер постоянного бунта против нормы. Разумеется, в ней есть периоды, имеющие тенденцию к максимальной гармонии и стабильности, — их называют периодами классичности. Но в противовес им существуют также периоды, когда искусство стремится к максимальной лабильности структуры художественных произведений; один из таких периодов мы как раз переживаем.

После высказанных нами утверждений возникает опасность, что наше собственное оружие будет обращено против нас: если эстетическая норма существует лишь для того, чтобы ее почти неустанно в той или иной степени нарушали, не лучше ли было бы вообще отвергнуть факт ее существования? На это возражение можно было бы прежде всего 1 ответить, что всякая норма, в том числе даже правовая, позволяет ощутить свое действие, а следовательно, и существование именно тогда, когда она нарушается. К тому же нужно упомянуть обширную область, в которой на долю эстетической функции выпадает лишь побочная роль и которая простирается за границами искусства. Это относится ко всему комплексу различных видов деятельности человека и ко всеми миру вещей: любая вещь и любая деятельность могут стать — под влиянием общественной конвенции или проявления индивидуальной воли — постоянными или временными носителями эстетической функции, вторичной по отношению к преобладающим практическим функциям, но тем не менее действенной. И как раз в этой области эстетическая функция приобретает значение закона. Система эстетических норм, называемая вкусом, имеет здесь столь большой авторитет, что нарушение этих норм может привести того, кто их нарушил, к индивидуальной или даже социальной дискредитации. Но вкус находится в тесной связи с нормами искусства: практическая жизнь неустанно поставляет художественному творчеству свои эстетические принципы, а художественное творчество возвращает их жизни омоложенными. Так, эстетическая норма полностью обретает в практической жизни авторитет, в котором ей постоянно отказывает искусство. Нужно добавить, что существуют обширные области искусства, где авторитет эстетической нормы в значительной мере признается; такой областью является, например, народное искусство, в котором из-за недостаточно отчетливого разграничения функций преобладание эстетической функции над остальными далеко не безусловно. И, наконец, полностью ли утратила авторитетная норма свое значение для автономного искусства в нашем современном понимании? Достаточно напомнить о значении авторитетной нормы для подготовки к художественному творчеству. Впрочем, и само живое искусство нуждается в ясных и четких нормах: чем точнее кодификация правил и чем неотступнее эта кодификация идет по стопам живого искусства, тем активнее она побуждает искусство к новым завоеваниям, ибо искусство не может долго оставаться в сферах, уже обследованных и без ограничений доступных тем, кто пробует свои силы в художественном творчестве.

Но, несмотря на все сказанное, требует объяснения еще один вопрос. Эстетическая норма в нашем понимании оказалась бесконечно изменчивой. Хотя мы попытались сохранить ее авторитарность и при этих обстоятельствах, мы не полностью избежали релятивизма, опасного тем, что он ставит под угрозу признание самого факта существования нормы; наличие имманентного развития лишь несколько смягчает эту угрозу. Поэтому необходимо найти константу, на которой можно было бы основать авторитет эстетической нормы и которая благодаря своему постоянству могла бы стать неизменным ядром всех ее исторических превращений. Мы полагаем, что такую константу следует искать в антропологической организации человека, общей для всех людей без различия времени, места и социального положения. Существуют определенные эстетические постулаты, имеющие свой непосредственный источник в этой организации, таков, например, постулат ритма для временной последовательности, постулат симметрии и вертикальности для расположения в пространстве, постулат постоянства центра тяжести для объемных тел и т. д. Заслуживают ли эти постулаты права называться основными эстетическими нормами? Да, если мы, разумеется, не будем отождествлять понятие основной нормы с понятием идеальной нормы, если не будем считать абсолютное осуществление этих постулатов идеалом художественного совершенства. Все эти «антропологически» мотивированные постулаты, которые мы уже приводили в качестве примеров, не только весьма часто нарушаются в искусстве, но их полное осуществление даже делает невозможным возникновение эстетического наслаждения: абсолютно правильный ритм работающих машин усыпляет, совершенная симметрия равнобедренного треугольника не затрагивает нашего эстетического чувства. Таким образом, антропологические постулаты не являются индивидуальными нормами, но это им ни в коей мере не мешает выполнять важную и нужную роль основополагающей мотивировки конкретных эстетических норм. Следовательно, если приходится совершенно отказаться от предпосылки, согласно которой существуют абсолютные эстетические нормы, то нет никакой необходимости отвергать для области искусства само понятие нормы и в результате этого погружаться в безысходный релятивизм.

Резюме:
Нужно различать норму и ее кодификацию: некодифицированная норма есть сила, руководящая реализацией соответствующей функции. Это относится ко всем видам норм, ибо многие нормы, сохраняющие силу и действующие, никогда не кодифицируются, и есть среди них даже такие, которые вообще не поддаются кодификации. То, что относится ко всем нормам, вдвойне справедливо по отношению к нормам эстетическим. Дело в том, что они более динамичны, чем остальные: если, как правило, норма проявляет тенденцию к осуществлению требования, которое она выдвигает, то применение нормы в искусстве, являющемся эстетической областью par excellence*, подчиняется противоположной тенденции — тенденции к нарушению нормы. Структура художественного произведения носит характер неустойчивого равновесия разных типов норм, эстетических и иных, которые проявляются в произведении и применяются частью позитивно, частью негативно.