Николай КУЗНЕЦОВ

Однажды, фотографируя насекомых, я вдруг осознал, что они живут в совершенно другом мире, чем мы. Они живут рядом с нами, вокруг нас, но их мир абсолютно иной. Там другие пропорции, ритмы, течение времени, свет. Там все выглядит совершенно иначе. Если погрузиться туда, то меняется дыхание, ритм сердца. Краски вдруг обретают небывалые цвета, глубину и насыщенность. Солнечный свет обретает свойство текучести и начинает струиться, перетекая от капли к капле, наполняя особым сиянием пространство вокруг. Похоже, что там даже сила тяжести меняет свои свойства и насекомые чувствуют себя абсолютно комфортно в любом положении относительно горизонта. Там нет отдельно стоящих вещей или частиц, а есть единый поток жизни, в котором оказывается неразрывно связано абсолютно все, и каждый находится на своем месте, и свет, и насекомые, и цветы, и люди…

Ощущая нити взаимосвязей, насекомые двигаются, создавая некий магический узор, сплетенный из света, тени, росы и моего внимания. В какой-то момент я сам себя тоже начинал ощущать частью, и неким центром того узора, который частично отражался в зеркале фотоаппарата. Щелчок, и мир, сворачиваясь, летит в холодную космическую черноту, оставляя не проявленный рисунок на фотографической пленке, и я растворяюсь в этой черноте без остатка.

Каждый раз после такой фото сессии , словно после тотального погружения в океан света и тени, я уносил с собой ощущение сказки и одну или несколько железных коробочек с фотопленкой – независимым свидетелем чуда. После проявки пленки и печати снимков, начинался другой, не менее важный, но очень болезненный этап. Я словно хирург во время операции со скальпелем в руках безжалостно обрезал все лишнее и то, что недостаточно точно и корректно отражает то чудо, свидетелем которому я был, и которое навсегда поселилось в моем сердце. Я как бы сравнивал две картинки, одну, что лежит на столе, и другую, что светится в сердце. Как правило, сравнение всегда было не в пользу тех, что на столе и тогда вырезалась вся пленка.

За несколько лет опыта таких погружений, я понял что невозможно адекватно отразить суть без хорошей фототехники, правильного внутреннего настроя и кропотливой работы над собой и техникой съемки. Как мастер меча не сможет раскрыться в полную мощь держа простую железку, так и фотограф не сможет раскрыться, используя плохую фотокамеру. Фотоаппарат должен стать продолжением тела, новым органом для восприятия. Если произошло слияние человека и техники, то аппаратура становится чутким, тонким и надежным помощником в этом путешествии по особым мирам, мирам света и тени.

Совсем не зря столько десятков лет люди совершенствуют, казалось бы, уже дано совершенную аппаратуру. Год от года выходят все новые и новые камеры с новыми, порой уникальными возможностями. И вот наступил век цифровой техники, что он нам даст? – Новые возможности творчества для тех, кто движется в глубь, и старые, скучно-мыльные картинки для тех, кто так ничего и не понял.

А мир вокруг все также наполнен тайной и сказкой, и ничуть не легче в нее попасть. Ведь секрет не в технике, а в нас с вами, внутри. Если перефразировать фразу главного героя из фильма «Герой», получится: - Боевые искусства и фотография – суть одно и то же, потому что и то и другое позволяет оттачивать восприятие. И по большому счету не важно цифровая или пленочная камера в руках, ведь суть то не в этом.

Нежная, чарующая, буйная, многоликая, как не подходят эти слова к безжизненной, выжженной солнцем пустыне? И все- таки она именно такая, ведь ничто так не радуется жизни как то , что скоро умрет, выгорев под безжалостным огнем солнца.

Мое первое знакомство с пустыней состоялось в 1998 году. Мы с друзьями поехали на поющий бархан, что расположен в 120 км. от г. Алма-Аты. Я слышал уж больно много невероятных вещей об этом месте. Например, что два хребта бархана, состоят из чистейшего, тончайшего, ярко-желтого песка, который даже при ураганном ветре не улетает от бархана, а кружит вокруг него. Бархан стоит на дне черной каменисто-глинистой пустыни, зажатый двумя хребтами гор – Аяк-Калкан и Улькен-Калкан, возвышаясь на 60 метров. По словам историков, бархан за последние сто лет не только не сдвинулся с места, но и довольно прилично прибавил в размерах. И самое невероятное из того что о нем говорят, это то что бархан будто бы поет, издавая громкие протяжные звуки во время бури и когда идешь по нему пешком.

И вот, после утомительной многочасовой поездки по пыльной проселочной дороге среди пустынного марева, вдруг, словно ниоткуда выныривают два светлых песчаных крыла. Гнетущее впечатление от вида безжизненной степи сменяется яркой радостью и восторгом. Делаем первые шаги по песку, и чем дальше продвигаемся тем глубже увязают ноги в песке. Он набивается в ботинки так сильно, что в ботинках идти просто невозможно, лучше всего разуться. Идя босиком по песку стал ловить необычные очень необычные ощущения. Ноги, скользя по мельчайшим, абсолютно одинаковым песчинкам, начинают чувствовать необычную вибрацию, переходящую в гул. Чем выше поднимались, тем интенсивней становилось звучание. Стоя на вершине бархана я чувствовал что стою в центре огромного резонатора, издающего гул сравнимый с гулом реактивного самолета. Но этот звук не пугал, а даже наоборот – вызывал необычное и очень приятное ощущение во всем теле, хотелось радоваться и смеяться, словно мы вновь стали детьми.

После той поездки я понял что совсем не знаю что такое пустыня, что представлял ее себе совсем не такой, какая она в действительности и что моя фотоаппаратура тоже оказалась совсем не приспособленной к для подобной фотосъемки и, как следствие, очень быстро вышла из строя. Дело в том что мельчайшая пыль попадала не только в ботинки и полы одежды, но и во все щели фотоаппарата и объектива., и даже внутрь фотокамеры - во время смены фотопленки. Компакт камера моего друга практически мгновенно наглоталась песка, и зум объектив умер на полпути к корпусу аппарата. Фотопленка перегрелась и дала сильнейшее зерно, хотя я старался не держать ее под прямыми лучами солнца. По привычке я держал фотоаппарат у себя на груди, и это послужило причиной перегрева пленки и пылевой смерти моей камеры. Только потом я понял что от жары и пыли камеру надо охранять не хуже чем от холода и влаги, да и методы одни и те же.

Лучше держать фотоаппарат в поясном кофре под полами одежды вытаскивать ее только в момент фотосъемки. Можно, как и во время дождя, упаковать камеру в полиэтиленовый пакет, оставив открытой только защищенную UV фильтром переднюю линзу объектива.

Фотопленку лучше всего держать в наиболее прохладном месте – в центре рюкзака, среди вещей, либо в сумке холодильнике. Иначе зерно неизбежно.

С момента моей первой встречи с пустыней прошло уже несколько лет, за это время я множество раз возвращался в это и другие места, я глубже узнал пустыню и полюбил ее всей душой. Я больше нигде не встречал столь стремительно сменяющиеся лики природы и такую потрясающе-сильную жажду жизни, как здесь.

Большое Алматинское озеро расположено в горах Заилийского Алатау на высоте 2510 м. над уровнем моря. Находится оно на территории Или-Алатауского национального парка в республике Казахстан.

Однажды побывав в этом месте, я ничего особенного не увидел. Озеро как озеро, горы как горы, плотина, перегораживавшая ущелье, тоже не придавала особой эстетики этому месту. Несколько шумных компаний на машинах окончательно испортили мое впечатление. После этого похода я несколько лет не появлялся в том месте, но однажды друзья стали звать с собой, прикоснуться к прекрасной горной жемчужине - Большому Алматинскому озеру.

«Как же, видел вашу «жемчужину», - сказал я с кислой миной. «Судя по твоему лицу, ты ничего не видел. Пойдем, мы познакомим тебя с удивительным созданием».

И вправду, я увидел совсем другое озеро - живое озеро. Оно говорит с путниками, поит их чистейшей горной водой из своих ладоней. Оно постоянно меняет свой цвет, в зависимости от времени года, погоды, времени суток и настроения. Озеро дышит, то наполняясь, то делая глубокий выдох - зимой. После зимнего покоя, весной, по берегам в обилии появляются подснежники и звенит, осыпаясь, игольчатый лед. В мае месяце озеро освобождается ото льда и начинает медленный глубокий вдох. С момента пробуждения и до самых зимних холодов вокруг благоухают цветы, постоянно сменяя друг друга. Сначала подснежники (Крокус алатауский), потом ирисы, тюльпаны, маки, эдельвейсы и др.

В лесах, расположенных вдоль ущелья реки Большая Алматинка, растет множество грибов: рыжики, сыроежки, шампиньоны, вешенки, грузди и др., грибники говорят, что в горах Заилийского Алатау ядовитых грибов нет, хотя я нашел однажды мухомор. К ручьям приходят испить водицы теки - горные козлы, все лето на полянах слышен пересвист сурков, которые живут здесь большими колониями. Рассказывают, что видели здесь и снежного барса, который иногда спускается полакомиться нежным мясом сурков. Кстати, по берегам этого озера нет ни одного клеща. Словом, настоящий рай для любителей живой природы.

С момента второго знакомства с этим удивительным существом - Большим Алматинским озером, оно стало моим настоящим другом. Каждый свободный день я старался посвятить общению с озером. Ни дождь, ни снег, ни наступление сумерек не могли помешать мне добраться до места и вновь побыть наедине с озером. Бывало, вдруг в суете рабочих дней как-то по-особому начинало замирать сердце - это озеро звало меня к себе. В такие моменты я бросал все, брал рюкзак, палатку, фотоаппарат и уходил к нему. Как только я появлялся во владениях этого существа, начиналась настоящая мистерия. Откуда-то появлялись силы и буквально вырастали крылья за спиной. В такие моменты я мог бегать без устали по горам, слившись всей сущностью с мудрым и спокойным озером. Когда я окунался в обжигающе холодные воды, по телу пробегала волна жара и оно становилось легким-легким, словно сотканным из светящихся нитей. Малейшее дуновение веерка проникало под кожу, выдувая остатки тяжести на душе и в сердце.

На протяжение трех лет я практически каждый свободный день бывал в этом месте и каждый раз передо мной открывались новые, удивительные грани озера и меня самого. Своим присутствием в моей жизни оно постепенно очищало душу и смывало налет черствости с сердца, который неизменно появлялся от контакта с большим городом.

И вот однажды, когда я в очередной раз прибежал туда, вижу что все вокруг как-то изменилось. Все вроде бы по местам, но появилась какая-то другая нотка, нотка легкой печали. Как рябь на воде. Тут я понял: озеро прощается со мной. Оно подарило лучшее, из того что имело, а теперь настало время расставаться. Я открыл свое сердце и от всей души поблагодарил это необыкновенное существо за силу и любовь, что так щедро изливались в мою душу.

С тех пор, вот уже несколько лет, я ни разу не был в этом месте. Обстоятельства стали складываться так, что попасть туда не появлялось ни единой возможности. Вдруг появлялись масса препятствий и неотложных дел, словом, дорога туда для меня оказалась закрытой. Теперь только фотографии напоминают о том чуде, с которым однажды познакомили друзья.

Немного о технике
За период общения с Озером я сменил несколько поколений фотоаппаратов. Первая камера, как и у большинства советских фотолюбителей, был Зенит АМ-2. После двух месяцев работы он окончательно и бесповоротно рассыпался в моих руках.

Потом я переломал еще пять «зенитов»: Зенит Е - 3шт., Зенит ЕТ и Зенит ТТЛ. С каждым из них была своя история, но в целом их работу могу охарактеризовать как очень ненадежную. Они рвали и царапали пленку, плохое внутреннее чернение камер давало непередаваемую зенитовскую мягкость. У Зенита ТТЛ крайне тяжело нажималась спусковая кнопка, что неизбежно приводило к «шевеленке» при съемке с рук. Зенит Е хоть и намного старше, но работал намного мягче и лучше других. Поэтому при кончине очередного помощника я старался найти именно Зенит Е.

У всех моих «зенитов» на морозе шторки затворов непременно замерзали и отказывались работать, кроме того, в плохих погодных условиях стоило огромных усилий менять объектив. Замерзшие пальцы не слушались, а объектив не спешил встать на место. В общем, первые кадры сопровождались невероятной войной с фототехникой, хотя это совсем не омрачало моего очарования и нисколько не лишало удовольствия от процесса фотосъемки.

К моменту кончины пятого Зенита (я утопил его в горной реке) у меня был по тем временам неплохой набор оптики: Мир-1- 37мм., Юпитер 9 - 90мм., Индустар 61- 50мм., Волна 9 - 50мм, макро и Гелиос 44 м. Поэтому я решил найти импортную резьбовую зеркалку под М-42. Выбор остановился на камере Fujika с оптикой Super Takumar 50 мм., f- 1.2., от Asahi Pentax. Диапазон выдержек от 1с. до 1/1000 значительно расширил мои творческие возможности, кроме того, на морозе она практически не замерзала. Но по-прежнему проблема смены объективов в экстремальных погодных условиях оставалась очень острой. Вскоре я окончательно осознал, что необходимо переходить на фотокамеры с креплением под байонет. Тогда и появился в руках мой первый Nikon, одна из довольно редких моделей под названием Nikkormat.

Эта камера просто покорила своей надежностью и точностью работы затвора при любых температурах и влажности. Даже при температуре -20 градусов по Цельсию ламельный затвор отсекал очень точно весь диапазон выдержек от 1с.- до 1/ 1000с. После того, как однажды на скалах я потерял равновесие и Nikon, выскользнув из рук, стукнулся о камни, получил приличные вмятины, но продолжил свою безупречную работу, мое восхищение перешло в благоговейный трепет. Наконец закончилась многолетняя тихая война с фотоаппаратами, и камера вдруг стала частью меня, продолжением тела. Набор оптики: 24мм., 35мм., 50мм, 105мм и переходное кольцо резьба - байонет для работы с зенитовской оптикой дали практически неограниченную свободу творчества. Я, наконец, смог снимать то, что хочу, а не то, что навязывал скудный набор советской оптики, урезанный минимальным диапазоном выдержек.

Сравнивая фотографии, сделанные Зенитом и Nikonом, я увидел, что из-за холодной войны с фототехникой уходило очень много сил и времени на строптивые камеры, и снимки по этому не звучали, не передавали и сотой доли того, что я видел, чувствовал, стремился ухватить с помощью фотоаппарата. Теперь легкий щелчок затвора – единственное, что нарушало тишину вокруг, но не внутри меня. Теперь камера помогала развернуться крыльям восприятия и слиться с удивительной атмосферой озера. И, как следствие, - фотографии зазвучали, обрели глубину чувств и яркость красок. В них появились жизнь, воздух, настроение. Словом, снимки стали передавать ту атмосферу, которая, как молоко, наполняла каждую клеточку моего существа в этом удивительном месте.

А может, дело не только в технике? Может, внутри себя я смог достичь той грани, за которой увиденное стало свободно перетекать в визуальный ряд фотографий, не утрачивая эмоциональной наполненности и окраски? Возможно и так. Сейчас, когда меня спрашивают о том, с какой выдержкой и диафрагмой снял тот или иной кадр, я с легкостью могу назвать все технические подробности, но разве это имеет какое-нибудь значение?

Думаю, что в фотографии, как и в любом другом искусстве, важна не механика, а то, что стоит за ней, - душа, эмоции, сосотяния. Именно они движут автором при работе затвора камеры и наполняют кадр жизнью, светом. А нужное количество света камера теперь отсекает сама.

2004 - 2005 © Николай Кузнецов, фото автора

Что ещё можно сделать:
Обсудить статью на Форуме >>>
Посмотреть другие фотографии автора >>>
Написать письмо автору >>>