Если ты хочешь стать живописцем,
ты рисовать не спеши.
Разные кисти из шерсти барсучьей
перед собой разложи…

Булат Окуджава. Как научиться рисовать

Андрей Пашис: Дмитрий, твоя недавняя выставка в галерее Le Vall представляет собой серии актов, фотографий с обнажённой натурой. Расскажи, пожалуйста, каковы особенности такого рода фототворчества. Как ты представляешь для себя, вообще, феномен обнажения в фотографии?
Дмитрий Ткаченко: Обнажение в моих фотографиях - это некая новизна, некая новая фактура, которая побуждает к необычным действиям, мыслям… Скорее уже к действиям. Обнажение несёт элемент провокационный. Обнажением я хочу спровоцировать зрителя на непредвиденную ответную реакцию.
А.П.: Неужели сразу, начиная съёмку, ты думаешь о зрителе?
Д.Т.: Да. Я думаю о себе, прежде всего. Мне хочется иметь провокацию для того, чтобы меня это сдёрнуло с какой-то стационарной точки. Обнажение - это импульс.
А.П.: Мне кажется, что провокация - это неожиданное спонтанное действие в непредвиденной ситуации, которое приводит к неожиданному результату. В студийной же съёмке всё достаточно предсказуемо.
Д.Т.: Съёмка планируется в общих чертах. Сначала не понятно, что будет в результате. В обнажении меня больше всего возбуждает непредсказуемость поведения обнажённых людей и некая запретность темы.
А.П.: Мне кажется, что обнажённая фотосъёмка в настоящее время приелась не менее чем, например, съёмка пейзажей или натюрмортов. Я бы не сказал, что это запретный плод. Количество эротических журналов сегодня гораздо больше, чем, например, журналов по садоводству или интерьеру.
Д.Т.: В существующих эротических журналах не отражены эмоции взаимоотношений. С голых людей не удалена внешняя оболочка, поэтому они эмоционально закрепощены.
А.П.: Каковы особенности обнажения на твоих фотографиях?
Д.Т.: Я стараюсь психологически столкнуть обнажённых, показать характер взаимоотношений и степень взаимопроникновения друг в друга.
А.П.: Каковы твои приёмы достижения глубокого взаимопроникновения?
Д.Т.: Я им говорю, что либо они будут вести себя максимально эмоционально динамично, либо дальше съёмки не будет.
А.П.: Что конкретно ты их просишь сделать?
Д.Т.: Я прошу почувствовать кожу другого человека, тепло его тела, чувственность прикосновения.
А.П.: Таким образом, обнажение для тебя - это всего лишь повод для того, чтобы производить дальнейшие действия по введению моделей в тактильный контакт? Означает ли это, что тебе уже не интересно фотографировать одну обнажённую девушку без взаимодействия с кем-либо?
Д.Т.: На данном этапе мне это уже не интересно. Ну, может быть уже, а может быть, ещё… Вслед за интересом к групповой обнажённой съёмке может появиться желание поработать с одной моделью индивидуально. Пока меня интересует контакт в кадре двух и более обнажённых моделей.
А.П.: Как ты думаешь, что побуждает натуристов обнажаться в группе на пляже или в сауне?
Д.Т.: Возможно, раздеваясь, натуристы приобретают дополнительное коллективное качество наготы, помогающее им общаться. Кроме того, у них появляется возможность подглядывать друг за другом.
А.П.: Как ты определяешь для себя, Дмитрий, понятие «эротика»?
Д.Т.: Эротика - это эстетическое переживание, возникающее на основе чувственного влечения и любви.
А.П.: Как ты думаешь, чувственное влечение обусловлено в большей степени половым инстинктом, либидо, похотью, или романтической привязанностью в результате интимного общения? Д.Т. Мне кажется, что для возникновения глубокого чувства, сильных эротических переживаний, необходимо сочетание комплекса ощущений либидо и романтики.
А.П.: Означает ли это, что незнакомых друг с другом моделей ты не будешь фотографировать?
Д.Т.: Нет, не означает. Ведь это очень интересная тема: два незнакомых обнажённых человека в одном кадре. Эффект новизны может привести к необычному результату.
А.П.: Чем обусловлен эпатажный способ или, иначе говоря, стёб при подаче эротики в твоих фотографиях?
Д.Т.: При демонстрации такого рода фотографий мне интересно наблюдать за ответной эмоциональной реакцией зрителей в выставочном зале.
А.П.: Существует мнение, что эрос - это животная сексуальность, очеловеченная, адаптированная в рамках моральных устоев данного общества. Поэтому характер эротических произведений художника, его представления об эротике отражает характер его отношений с окружающими его людьми, а также уровень цивилизованности общества, с которым взаимодействует художник. Глядя намётанным взглядом на эротические фотографии другого фотохудожника, делаешь ли ты обычно какие-либо выводы о его личности, о характере его окружения? На основании чего ты выводишь свои умозаключения?
Д.Т.: Да, какие-то базовые умозаключения можно сделать. Об этом могут говорить распределение цветовых пятен, позы моделей, характер взаимоотношений действующих лиц и предметов окружения, намеренно введённых художником в кадр.
А.П.: Иногда говорят, что «сексуальное» есть метафора «социального». Свобода отражения в произведениях искусства чувственных переживаний человека отражает уровень социальной свободы в данном обществе.
Д.Т.: Я думаю, да.
А.П.: Как ты думаешь, для чего, вообще, фотохудожник раздевает фотографируемого человека, модель во время фотосъёмки? Возможны следующие варианты ответа: Цель обнажения №1 - стремление, возможность показать чистоту формы человеческого тела (без пуговиц, воротников, ремней, обуви и т.д.) - без всего того, что защищает человека в повседневной жизни от агрессивных воздействий окружающей среды и адаптирует его в разнородной человеческой толпе. Таким образом, мне кажется, что обнажение при съёмке актов обусловлено эстетическими причинами, а не стремлением удивить, шокировать или возбудить зрителя. Часто ли в своих работах ты демонстрируешь обнажённое тело в эстетических, а не в эпатажных целях?
Д.Т.: Да, во многих своих работах я стараюсь добиться максимальной лаконичности и чистоты очертаний объектов. Чем больше одежды в кадре, тем больше доля натюрморта в изображении живого человека.
А.П.: Мне кажется, что цель обнажения №2 - демонстрация мужского или женского архетипа как символа или прообраза человека, его природного начала. Отражает ли способ подачи обнажённой натуры в твоих произведениях твоё ощущение Феномена Человека?
Д.Т.: Я бы сказал, что это самое интересное. Биологические факторы существования и взаимодействия мужского и женского без наслоения социальных условностей и вне временного контекста представляются наиболее важными. Хотя художник, даже в максимально абстрактных своих произведениях не может не отражать в своих произведениях общественные взаимоотношения между полами, например, некую агрессию между мужчиной и женщиной.
А.П.: Возможно, что демонстрация сюжетов с обнажёнными людьми преследует цель компенсации или устранения фотографом собственных психологических комплексов, сексуальных зажимов и сомнений. Наверное, эпатажный способ подачи на фотографиях эротики, сексуальных отношений приводит к выплёскиванию из себя и к внутренней сублимации сексуальных патологий, агрессивных устремлений в половой сфере, не правда ли? Происходит ли это в твоей практике создания актов?
Д.Т.: Да, психокомпенсаторная функция не чужда моим произведениям. После фотосъёмки я испытываю эстетическое и моральное удовлетворение от выплеска своей энергии, сброса напряжения. Происходит внутреннее опустошение от осознания того, что что-то получилось.
А.П.: Тебе не кажется, что, раздевая постороннего человека и демонстрируя его в той или иной манере, ты «раздеваешь», прежде всего, себя? При этом ты выставляешь на общественное обозрение собственное отношение к чувственной любви и внутри себя (любви к себе), и вне себя (любви по отношению к другим людям). Какое твоё мнение?
Д.Т.: Через это и происходит взаимоотношение и взаимопроникновение художника и модели, художника и зрителя. Через такое «раздевание» зритель со мной общается, видит мои сильные и слабые стороны. Через это я передаю ему свою энергию.
А.П.: То есть, обнажение других людей на твоих фотографиях являет собой твой собственный внутренний психоэнергетичесикий эксгибиционизм?
Д.Т.: Да, это происходит в любом творчестве. Это, вообще, является основным критерием отнесения какого-либо вида деятельности к творчеству. Ведь снимать обезличенные пейзажи, репортажи или натюрморты без демонстрации собственного отношения к ним - это не есть творчество. Это простое протоколирование действительности.
А.П.: Может быть, довольно откровенный способ публичной подачи эротики на твоих фотографиях - бегство от будничности и монотонности каждодневного моногамного секса?
Д.Т.: Не только и не столько бегство от моногамного и монотонного секса, сколько от монотонности и рутинности каждодневной жизни. Монотонность существования порождает желание придать жизни больше динамики и разнообразия.
А.П.: Предвкушаешь ли ты, создавая фотографии, как и какой зритель на них будет смотреть, что он при этом скажет, какую сумму заплатит при покупке? Может быть, характер твоей фотоэротики обусловлен в значительной степени стремлением создать бестселлеры на потребу публики?
Д.Т.: В момент фотосъёмки я минимально думаю об успехе той или иной фотографии даже среди моего ближайшего окружения. Я стремлюсь, главным образом, выплеснуть из себя какие-то негативные эмоции по поводу своего существования. А уж потом, когда я смотрю на то, что получилось в отснятом материале, начинается какая-то рефлексия о том, как кто-то будет это воспринимать. Креативный съёмочный процесс в наименьшей степени подвержен воздействию потенциального зрителя. Предвкушение зрительского восприятия начинается на стадии печати фотографии. Во время нажатия на кнопку я действую на уровне подсознания.
А.П.: Несомненно, что в силу природных, социальных и многих других причин зрители необычайно разнородны по типу чувственного восприятия индивидуального творчества того или иного художника. Веришь ли ты в связи с этим в массовый успех произведений высокого искусства? Какими должны быть фотографии, чтобы их полюбил народ?
Д.Т.: Да, произведения искусства, как правило, узконаправленны на определённую часть зрителей. Чтобы иметь массовый успех, они должны отражать глобальные социально-политические мотивы, волнующие всё население, либо быть кичем. Таким образом, популярное искусство - это уже не индивидуальное общение «художник - зритель», но предмет идеологии, политики или коммерции.
А.П.: То есть, массовое искусство - это политический, коммерческий, а не эстетический феномен? А если творчество действительно талантливого художника имеет общественное признание, остаётся ли оно искусством или переходит в разряд политики, коммерции?
Д.Т.: Пожалуй, да. Широкое распространение и спекуляции на тему какого-либо, пусть даже очень интересного образа во многих произведениях свидетельствует об идеологизировании этого образа в обществе.
А.П.: Наверное, мы закономерно подошли к тому, что масса людей, интересующихся эротикой, является носителем соответствующей массовой идеологии. Тебя это не смущает?
Д.Т.: Меня это не смущает, потому что я не принадлежу этой идеологии, грубо эксплуатирующей прямые эротические ходы. По-моему, это достаточно скучно. Меня не интересует возбуждение в результате фиксации полового акта как такового. Меня интересует психология и эстетика взаимодействия тел.
А.П.: Но для того, чтобы показывать психологию взаимоотношений, а не только динамичное переплетение фрагментов тел, необходимо, как минимум демонстрировать атмосферу вокруг фотографируемого события, внешнее окружение, характерные приметы быта, лица персонажей. Но на большинстве представленных тобой фотографий мы видим, что основную часть пространства там занимают предварительно раскрашенные, довольно абстрактные фрагменты тел, имитирующие соитие на нейтральном фоне. Как можно передавать психологию взаимоотношения мужских и женских архетипов только с помощью кое-как втиснутых в кадр фрагментов тел, без атмосферы, без среды, без мимики, без фактуры кожи?
Д.Т.: Мне думается, что сочетание цветовых пятен, линий и форм тела тоже могут вызывать психологические эмоции.
А.П.: По моему мнению, игнорируя реальное окружение, внешнюю атмосферу, ты, фактически, лишаешь себя шанса найти в процессе стихийной съёмки какую-либо новацию, какое-то непредсказуемое и свежее визуальное решение. А что касается внешних проявлений чувственного взаимодействия тел, то кто-то остроумно заметил, что за многие века истории мира прогресс человечества в секс ничего не добавил, а в постели ничего не изменилось, кроме самой постели. Я полагаю, что чувственное взаимодействие фрагментов тел, которое ты широко используешь в своих работах, лучше использовать лишь в качестве притягивающей взгляд визуальной зацепки для демонстрации чего-то менее тривиального, чем оргиастическое взаимодействие тел самих по себе. Хотя последнее достаточно привлекательно для решения задач интерьерного дизайна.
Д.Т.: В этом позволю себе с тобой не согласится. Оргазм есть одна из максимальных по амплитуде человеческих эмоций. И создание произведения, передающего энергию этого замечательного действия, по-моему, представляется достойной задачей для художника.
А.П.: Дмитрий, ты придерживаешься в своём творчестве концепции внешней чувственной красоты или тебе было бы интересно использовать в своих произведениях не очень физически красивого человека, например, пожилую женщину?
Д.Т.: Да, фотосъёмка обнажённого тела пожилой женщины может быть достаточно интересной с точки зрения показа временной координаты развития и угасания чувственной красоты человека. Демонстрация взаимосвязи внешних телесных проявлений на фоне биологических или социальных перемен - это может быть интересная концептуальная задача для фотохудожника.
А.П.: Как ты считаешь, какие биологические, психологические, исторические, социальные причины обусловили ношение женщинами чадры (паранджи) в исламских странах?
Д.Т.: Полагаю, что эта традиция обусловлена тем, что возникла необходимость концентрации энергии в обществе. С тем, чтобы мужская энергия повседневно не рассеивалась впустую, а концентрировалась на борьбу с потенциальными врагами, для защиты внешних границ и прочее. Скрытый секс усиливает потенциальную энергию и, может быть, агрессивность этого общества. Сокрытие сексуальной энергии приводит к концентрации энергии социальной.
А.П.: Таким образом, ты полагаешь, что фотографы, которые показывают обнажённое тело, рассиропливают, рассредоточивают энергию, которая могла бы пойти на социально полезное дело?
Д.Т.: Да, эротика расхолаживает. Но она способствует также и уменьшению агрессивности.
А.П.: Какая порнография вызывает у тебя больший интерес при просмотре:

а) ретро (60 - 70 годы) - необузданный романтический секс «после сифилиса», но «до СПИДа»;
б) современная, натуралистичная, «студийная», групповая или
в) скрытая, «домашняя», с подглядыванием (типа «За стеклом»)?

Д.Т.: Наиболее привлекательна откровенная эротика с максимальной эмоциональной насыщенностью. Та, где имитируется реальная жизнь, создаётся эффект подглядывания, но вместе с тем, где детали сюжета пробуждают воображение.
А.П.: Действительно, наиболее притягивает взгляд не откровенное полное обнажение, но изощрённое мелькание одетого и раздетого. Много ли у тебя, Дмитрий, работ, где присутствует такая эротическая полосатость, манкое мелькание?
Д.Т.: В моих композициях с целиком обнажёнными телами я стараюсь скрыть или эстетизировать физиологические подробности, особенности фактуры поверхности тел, кожи. Для этого я использую раскраску тел, обобщение и размазывание очертаний объёмов тел с помощью движения и с помощью оптических приёмов.
А.П.: Раскраска, фрагментарность, смазка, шевелёнка, конечно, усиливают в твоих работах долю абстрактного. Но в твоих работах, Дмитрий, мне кажется, явно просматривается антиэротизм, который овеществлён в анатомически подробной демонстрации деталей тела, гениталий, в имитации коитуса.
Д.Т.: Фотографируя раскрашенные тела, я пытаюсь деэротизировать либидозные, чересчур откровенные сюжеты.
А.П.: Да, раскрашивая в дискретные цвета откровенно эротичный сюжет, ты пытаешься замаскировать его грубую чувственность. Однако, мне кажется, более целесообразно и логично для художника, наоборот, искать и фиксировать в фотоматериале чарующие эротические нюансы в таких, на первый взгляд, неэротичных ситуациях, в которых обыватель (не художник) никогда не заметил бы эротизма. Не правда ли?
Д.Т.: Просто это другое направление творчества.
А.П.: Итак, фотографируя и перерабатывая отснятый материал, ты вытесняешь из себя биологическую похоть, ощущение избыточного телесного влечения?
Д.Т.: Да, я стараюсь таким образом сбросить повышенное сексуальное напряжение.
А.П.: Когда ты фотографируешь групповую композицию со смеющимися людьми, имитирующими половой акт, - для тебя это только стёб, юмор для увеселения публики, или это тебя привлекает с эстетической стороны?
Д.Т.: Да, пожалуй, эта конкретная фотография - лишь выплеск эмоций. Снимая серию «Игра в куклы», я хотел провести аналогии в действиях детей и взрослых. Вообще же, выставка в Le Vall’е делалась исключительно в связи с недостаточной энергонасыщенностью последних экспозиционных мероприятий в городе.
А.П.: Мне кажется, что демонстрировать натуралистичную фотоэротику как эстетический, а не медицинский объект - это подобно тому, что показывать натюрморты с продуктами питания изголодавшемуся зрителю: публичный успех обеспечен и заранее предсказуем. Предсказуемость же фотографии и зрительского отклика на фотографию равносильно отнесению её априори в разряд рутины, а не творчества. Слишком мощная доминанта бытийной эротики, телесной чувственности лишает фотографию универсальности и диалектичности, к чему, как мне кажется, должен стремиться фотохудожник в своём творчестве. Каково твоё мнение по этому поводу?
Д.Т.: Да, прямолинейная эротика - действительно, грубый инструмент в искусстве. Похоть, жажда сенсаций, стремление к наживе - все эти ходы в искусстве давно известны, но лучше их избегать при создании серьёзных работ. Более достойная задача - суметь привлечь зрительские симпатии без эксплуатации базовых инстинктов человека.
А.П.: Дмитрий, твои композиции нередко фрагментарны, ты часто оставляешь за границей кадра части рук, ног, головы. Акцентированное внимание на фрагменте тела тебе кажется наиболее эстетически привлекательным? Насколько осознанно ты контролируешь композиционную структуру своих фотографий? Если бы ты создавал свои произведения с помощью красок или карандашей, были бы они так же фрагментарны?
Д.Т.: Если объект в кадре привычен для глаза и его форма легко предугадывается, то совсем не обязательно показывать объект полностью, канонически. Иногда лишь с помощью фрагментов можно ёмко показать всю ситуацию в целом. Кроме того, фрагментарность, незавершённость демонстрации тела может работать как эротический приём, будить воображение и фантазию зрителя.
А.П.: Мне кажется, что фрагментарная фотография пришла к нам из журналов мод, где демонстрация деталей одежды, моделей костюмов, фактуры тканей и т. п. в ущерб фигуре, портрету - действительно оправдана. В художественной же фотографии важна не столько адекватная передача строения объекта или части объекта, сколько эмоциональная атмосфера события, ритм изображения, взаимодействие композиционных элементов внутри кадрового пространства, - для этого метод фрагментарного показа малопригоден.
А.П.: Амедео Модильяни, который, как известно, очень много писал обнажённую натуру и тоже, кстати, часто показывал её не целиком, а фрагментами, полагал, что цель создания композиции - достичь равновесия, чистоты и покоя, без сюжетов, которые явно будоражат или слишком активно и претенциозно обращают на себя внимание. Удачную художественную композицию он уподоблял удобному мягкому креслу. А как бы ты сформулировал кредо, которого ты придерживаешься в своём творчестве?
Д.Т.: Мягкое кресло меня, честно говоря, несколько смущает. Может быть, «тепло»?
А.П.: Как бы ты отнёсся к тому, если бы вся мировая литература состояла бы из неприкрыто эротичных романов и повестей?
Д.Т.: Отвратительно.
А.П.: Не кажется ли тебе, Дмитрий, что в самой условности материала фотографии (плоский прямоугольный кусок фотобумаги вместо неограниченного пространства с объёмными фигурами в реальности) уже априори заложен иммунитет против буквального воспроизведения объекта, буквального восприятия событий? Пытаешься ли ты создавать в своих работах некие пространственные аллегории, метафоры, композиционные сопряжения и взаимопроникновения? Не кажется ли тебе, что искусство, как и искушение, обладает более изысканным языком, чем язык прямого отождествления объектов, их фрагментов и деталей в фотокомпозиции с объектами, фрагментами и деталями реальности?
Д.Т.: Да, как раз раскраску тел как визуальный приём я и использую для того, чтобы исключить прямолинейность объектного восприятия моих изображений зрителем.
А.П.: В соответствии с теорией визуального восприятия Рудольфа Арнхейма существует несколько мотиваций, обусловливающих работу по созданию художественной композиции:

1) «борьба с материалом» для выхода из бытийной реальности в реальность условную, эстетическую;
2) максимальное усиление образности (т.е. «вообразительности») и выразительности (символичности) отснятой фотографическим способом ситуации;
3) «удобоваримость» и «легкоусваиваемость» фотокомпозиции;
4) усиление с помощью композиционных приёмов позитивного (жизнеутверждающего) ключа;
5) усиление с помощью композиционных приёмов драматичности произведения;
6) придание произведению с помощью различных уловок статуса реальности, так чтобы заставит зрителя отождествить изображение и реальную ситуацию;
7) с помощью композиционных аналогий подвести зрителя к авторскому истолкованию полученного фотоснимка, включить зрителя в собственную эстетическую систему ощущений и чувств.

Какие из вышеперечисленных мотивов создания композиции тебе близки?
Может быть, у тебя есть собственные мотивы композиционной работы? Какие?
Д.Т.: Я стремлюсь к большей абстрактности и лаконичности фотографий, стараюсь максимально подчеркнуть драматизм. В серии работ, выставленных в галерее Le Vall, меня привлекает сочетание цветовых пятен и их взаимодействие.
А.П.: Дмитрий, что для тебя важнее, достижение удовольствия от решения эстетических задач по формированию композиции или достижение общественного признания твоего творчества максимально великой частью близких тебе людей?
Д.Т.: В процессе съёмки меня захватывает стремление создать красивую композицию. Но после того, в какой-то ситуации общения по поводу фотографии, меня, конечно, волнует и то, что происходит со зрителем, какова его ответная реакция. Правда, немаловажен тот факт, что ответная реакция зрителя кратковременна, а собственное ощущение удачи построения композиции остаётся надолго.
А.П.: Как ты считаешь, насколько успешно ты реализовал свои композиционные задачи в экспозиции галереи Le Vall? Как ты, Дмитрий, понимаешь, вообще, успех в искусстве?
Д.Т.: Успех - это когда в результате творческого процесса остаётся фотография, которая живёт и воспринимается вне времени и вне зависимости от внешних обстоятельств. Успешные фотографии абсолютно самодостаточны.
А.П.: Поговорим о любви. В высказываниях о своих фотоэкспозициях ты часто употребляешь слово «любовь», «предчувствие любви». Известно, что существует несколько разновидностей любви:

а). Любовь - эрос, чувство, цель которого вобрать предмет любви в себя.
б). Любовь - похоть, животное желание.
в). Любовь - philia, - душевный покой при совместном проживании. Склонность, дружба, основанная на внутреннем подобии.
г). Любовь - доброжелательность, построенная на основе родовых связей. Чувство между мужем, женой, детьми, родственниками.
д). Любовь - agape, разумная, нечувственная любовь, основанная на оценке какого-либо качества. Честолюбивая любовь, основанная на уважении.
е). Любовь к Богу.
ж). Любовь к ближнему как подобию Бога.
з). Любовь Бога к человеку во имя избавления его от грехов.

Какой тип любви ты, Дмитрий, подразумеваешь, употребляя словосочетание «предчувствие любви»?
Д.Т.: Хм… Наверное, наиболее подходит «любовь к ближнему как подобию Бога». Удаление негативной эмоции в результате работы над сексуальными картинками позволяет раскрыть в себе более высокое чувство любви. Люди, которые в этом участвуют, становятся дороже и ближе. В процессе действия ставишь человека в неудобное положение, раскрашиваешь его, затем заставляешь его двигаться нужным образом перед фотоаппаратом, выполнять указания. После этого воспринимаешь его совсем по-другому. Возникает особое чувство любви. Съёмка при этом - средство отделения шелухи какой-то, внешнего защитного экрана. Мужчина или женщина фотографируются - значения не имеет. В процессе съёмки сексуальная оболочка отстраняется, перестаёт иметь особое значение.
А.П.: Да, действительно, как писал Шекспир, чувственная красота и телесная манкость лишает нас правдивого взгляда на действительность, мешает нам почувствовать и сохранить настоящую любовь:

«Но тень любви (т.е., эротическая фотография) нам кажется любовью.
Не сердцем (т.е., душою) - так глазами (т.е., внешностью) будь со мной».

Не кажется ли тебе, что внешние проявления любви, которые запечатлевают фотографы, - лишь суррогат любви, её внешняя оболочка? А фотографы исполняют непривлекательную роль продюсеров этого суррогата?
Д.Т.: Да, фотографы производят суррогат любви, но сами-то они, внутри, являются носителями более возвышенного, «постэротического» чувства любви.
А.П.: Здесь получается такой парадокс: внутри фотохудожник носитель высокого чувства любви, но окружающую его публику он пытается на выставках накормить суррогатом, эрзацем любви, шелухой…
Д.Т.: Мне представляется, что своими работами я стараюсь подвигнуть зрителя на размышления о том, что такое шелуха, а в чём смысл чувства подлинной любви.
А.П.: Всё же, Дмитрий, ты согласен с тем, что окончательные продукты твоей фотосъёмки - своего рода шлаки твоей жизнедеятельности. Это тот честный материал, который позволяет в первую очередь тебе самому очиститься от патогенной энергетики.
Д.Т.: Да.
А.П.: Но как же так: художники выставляют продукты своей жизнедеятельности, но при этом дают своим произведениям красивые названия и хотят, чтобы зритель ими восхищался. Не гуманней ли и проще фотохудожнику научить других способам выделения из себя патогенных продуктов, отрицательной энергии? При этом честно называть своими именами неаппетитные вещи, которые получаются в результате?
Д.Т.: Экспозиция своих фотографий и есть такой способ. Общаясь с изображением, пропуская его через себя, зритель может генерировать эмоции, которые позволят ему избавиться от своего негатива.
А.П.: Чувственная любовь присуща человеку, начиная уже с внутриутробного развития. Как пишет Шекспир:

«Любовь - дитя. Я был пред ней не прав,
Ребёнка взрослой женщиной назвав».

По мнению Шекспира, правдивый свет любви нам заслоняет пелена эроса. В состоянии активного либидо в репродуктивном возрасте, ложное очарование внешней (телесной) красотой нас объемлет и заполняет «как чума». Идеология Шекспира: «Скорее исторгни из себя наркотический яд похоти, душевную манию физического проникновения «…и возвратись к покинутой любви». Ибо взор похоти неверен и неясен подобно зрению сквозь слезящиеся глаза (или фотосъёмке через грязные линзы объектива). Может быть поэтому, демонстрируя внешние проявления похоти, ты называешь это «предчувствием любви»?
Д.Т.: Да, после такого очищения от похоти и проявляется истинная любовь. Все нечистоты грубого эроса исторгаются. Затем выставляются. Зритель их должен впитать, переработать, вывести наружу, а потом попытаться их от себя отскоблить. Вопрос, отскоблится или нет, - каждый решает для себя, заходя или не заходя в выставочный зал. Но пробовать надо.
А.П.: Изображение похоти позволяет излечиться от неудачного опыта любви, освободиться «от прошлого недуга любви». Но настоящему чувству душевной любви претит публичная демонстрация проявлений похоти, физической близости. В какой степени твоё фототворчество несёт психотерапевтическую, а в какой - эстетическую функцию? Что для тебя важнее: показать следы протекания собственного внутреннего процесса психотерапии, душевного очищения, или ты хочешь преподнести картинку эстетически привлекательную, напрямую дающую позитивную энергию зрителю?
Д.Т.: Мне кажется, это два полюса одного и того же процесса создания и восприятия искусства.
А.П.: Верно. Это можно сравнить с использованием в медицине профилактических прививок и инъекций витаминов. Или это подобно «мёртвой» и «живой» воде в сказках: «мёртвая» вода объединяет и мобилизует, а «живая» вода придаёт новые силы для конструктивных действий.
Д.Т.: Да, при создании картинок мне хотелось бы оставить в душе зрителя положительный заряд, который затем, после дальнейших осмыслений изображения побудил бы их к чему-то позитивному, конструктивному. Это, мне кажется, важная задача: побуждать людей на какие-то конструктивные действия.
А.П.: Дмитрий, что, прежде всего, тебя привлекает в эротической фотосъёмке: сексуально манкий процесс как приятное развлечение среди серых будней или возможность найти в результате идеально выкристаллизованную композиционную структуру?
Д.Т.: Идеальную структуру найти сложно, но к этому нужно стремиться. Ну, а приятное развлечение проще и быстрее можно получить и без фотоаппарата.
А.П.: Чем обусловлен твой интерес к демонстрации серий фотографий? Для тебя проще создавать серию или единичную фотографию?
Д.Т.: Серийность демонстрации фотографий - это такой дизайнерский ход, цель которого - вовлечь фотоизображения в сопряжённое взаимодействие друг с другом в общем выставочном пространстве галереи. Конечно же, создать единичное композиционно гармоничное произведение сложнее, но ценность его как объекта искусства выше.
А.П.: Какое отличие, по твоему мнению, между искусством и дизайном?
Д.Т.: Думаю, что искусством является и искусство дизайна. Задача дизайна - донести авторское творчество до зрителя в удобоваримом виде.
А.П.: Да, дизайн - это искусство комфорта. Цель здесь считается достигнутой, когда энергоёмкость максимальна, а человек в наибольшей степени адаптирован к локальной среде обитания.
Д.Т.: А в то время как объект искусства как свободного самовыражения автора может порождать у зрителя душевную дисгармонию и пространственный дискомфорт.
А.П.: Можно сказать, что авторские произведения художника - это выделяемый им в процессе жизнедеятельности продукт, и только лишь часть этого продукта с удовольствием потребляется публикой. Эта часть и есть дизайн. Негативная же, неудобоваримая часть его творчества, вызывающая раздражение и неприятие у зрителя, в том числе и у самого автора, выполняет функцию обратной связи, рефлексии, своего рода прививки от патогенных или табуированных в обществе устремлений. Другой вопрос, что автор должен брать на себя ответственность за то, в каком месте, в какое время и кому он предлагает такую прививку, а он не всегда способен принять правильное решение. Выставка - это не только и не столько эстетическая проблема, сколько нравственный поступок автора. Поэтому категориальное «окно» восприятия произведений автора формируется в значительной степени на базе имеющихся знаний о личности автора как о человеке. Как правило, без знакомства с автором зрителю бывает трудно воспринять авторские работы в аутентичном ключе.
А.П.: Не секрет, что человеку, имеющему фотоаппарат, очень интересно запечатлеть себя и других людей, входящих в круг интимного общения, в самых непривычных и пикантных ситуациях. Такого рода фотографии есть у каждого фотографа. Но не всякую фотографию он помещает на выставку. Как ты решаешь для себя, Дмитрий, какую фотографию спрятать в тайном личном архиве, а какую отдать на поругание общественности?
Д.Т.: Если отснятый момент достаточно интимен, но изображение радует глаз, то фотографию можно показать в том или ином окружении.
А.П.: Скептичный, но демократичный зритель, глядя на фотографию с запечатлённым на ней процессом интимного общения, обычно говорит: «Я бы с удовольствием в этом поучаствовал, так как это приносит массу приятных ощущений на тактильном уровне, на уровне телесных ощущений. Но открытые гениталии не слишком визуально привлекательны. Поэтому сексом редко занимаются на публике или при ярком освещении. Так, зачем же тогда демонстрировать широкой аудитории такого рода фотографии? Что бы ты ответил такому зрителю?
Д.Т.: Ну, если рассмотреть изображение мужских или женских гениталий не как табуированные к показу на публике части человеческого тела, но как абстрактное изображение, например, как изображение табуретки, то они не так уж и непривлекательны.
А.П.: Да, они, может быть, даже слишком привлекательны, особенно для непожилых людей. Но привлекательность их не культурно-эстетическая, а привлекательность их животно-инстинктивная, на уровне биологического архетипа. Известно, что человек, в отличие от животного, утерял в процессе эволюции способность «автоматического» биологического регулирования половой активности. Или, если подойти с другой стороны, человек, выйдя из-под стихии естественного отбора, приобрёл способность совокупляться и размножаться практически в любое время вне зависимости от внешних природных циклов. В этом эволюционном завоевании заключён, как мне кажется, основной смысл «грехопадения» человека по отношению ко всему остальному живому миру. Прикрывает же человек своё грехопадение с помощью эстетизации и мифологизации похоти. Однако, вместе с тем, человечество не утеряло в процессе эволюции животной тяги к увеличению своей численности, к внешней экспансии. Этой экспансии, в частности, способствует феномен «запретного плода», табу на натуралистичное изображение половых органов. И наоборот, эстетизированная эротика всячески приветствуется и поощряется. Социально приемлемая эротика - это чарующее чередование прикрытого и откровенного, что способствует большей сексуальной привлекательности человека или его изображения. Это же, в конечном итоге, и благоприятствует биологической и социальной экспансии.
Д.Т.: Да… Женскими гениталиями, верхними и нижними половыми губами, клитором можно любоваться неограниченно долгое время. По мне, женские органы необычайно прекрасны…
А.П.: Но с другой стороны, ты говоришь, что фотографируя, ты выплёскиваешь из себя избыточную сексуальную энергию. Значит, всё-таки, визуальная привлекательность и прелестность половых органов в процессе съёмки уменьшается?
Д.Т.: Ни в коем случае!
А.П.: Люди далекие от художественной фотографии, те, которые не привыкли воспринимать акт как жанр фотоискусства, но воспринимающие фотоизображения людей без одежды как повод для мастурбации, часто пытаются найти у фотохудожника психофизиологическую патологию. Типичная фраза неискушённого зрителя: «Лучше я буду этим заниматься, чем это фотографировать, а потом показывать на людях». А что тебя побуждает выставлять публично результаты своей работы с оголёнными парнями и девушками? Какими психофизиологическими отклонениями может обладать фотограф?
Д.Т.: Возможно, фотограф - это, прежде всего, любитель подглядывать. Во-вторых, ему должно нравится демонстрировать результаты своего подглядывания. Некая страсть общественного эксгибиционизма запретного подпитывает стремление выставлять фотографии с обнажённой натурой.
А.П.: Дмитрий, что тебе приятно в отзывах зрителей? Какие отзывы о твоём творчестве тебе доставляют или доставили бы удовольствие? Как ты определяешь для себя, успешно прошла выставка или нет? Какие последствия после просмотра твоих работ тебе доставили бы удовлетворение?
Д.Т.: Есть очень хороший показатель… Забавное явление происходит на моих выставках: в обстановке открытия выставки народ сам начинает раздеваться… Если удаётся расшевелить зрителей на ярко выраженную положительную, отрицательную или, может быть, агрессивную реакцию - это очень замечательно. Мне приятно вызывать возмущение в толпе.
А.П.: «Акт в фотографии» и «половой акт» - эти сочетания слов хотя и звучат похоже в русском языке, но представляют собой совершенно разные феномены: фотоизображение обнажённого тела и биологическое совокупление, соответственно. Для того, чтобы изобразить на фотографии совокупление, совсем не обязательно раздевать персонажей. И наоборот, в фотоакте практически полное раздевание положено по законам жанра для удаления из композиции неуместных деталей верхней одежды, мешающих восприятию чистоты очертаний эротического объекта. Что тебя, Дмитрий, побудило смешать эти два феномена: «акт» и «половой акт» в твоих фотоработах?
Д.Т.: Я не снимаю акты. Мне не интересна эротика. Смысл эротики, актов в фотографии - любование красотой человеческого тела. Мне же интересны, главным образом, эмоции, возникающие при взаимодействии, соприкосновении тел. Совсем не обязательно раздевать людей, когда одежда не мешает эмоциональному соприкосновению тел и демонстрации этого в результате фотосъёмки.
А.П.: Порнография в большинстве цивилизованных стран строго не запрещена. «Над похотью властвуй, и похоть умрёт!» - как ты думаешь, Дмитрий, не является ли этот девиз оправдательным кредо порнографа?
Д.Т.: Есть деструктивная порнография, а есть изображения откровенно эротического типа, которые дают возможность очиститься от патологии, овладеть сексуальным влечением, направить его в позитивное русло любви.
А.П.: Как ты думаешь, оправдана ли демонстрация произведений, целью которых является очищение психики от сексуально-патологических пристрастий в широких массах зрителей? Может быть, такого рода произведения лучше распространять через аптеки по рецепту врача-психиатра, сексолога?
Д.Т.: Над этим художник не должен думать, иначе он становится производителем картинок на потребу публики. Конечно же, характер восприятия зависит от степени подготовленности зрителя…
А.П.: …И от степени композиционного совершенства произведения. Мне кажется, что композиционно совершенная и искренняя фотография не может быть предметом порнографического восприятия. Ибо комплексная эстетическая структура совершенной фотографии уже содержит в себе противоядие от порнографической однозначности и от сексуальной патологии, которое не позволяет воспринимать эту фотографию только в узком русле провокации сексуального возбуждения.
А.П.: Недавно я прочёл очень интересное определение красоты: «Красота - это свойство такого произведения искусства, в котором содержится диалектичная и внутренне непротиворечивая модель окружающего мира, обладающая предсказательной силой». Таким образом, «красивое» произведение искусства обладает силой прогнозировать событие по его начальному вектору, смоделированному в произведении искусства, до того, как это событие материализуется в реальной действительности. Дмитрий, часто ли в своих фотокомпозициях ты пытаешься сформировать такую предсказательную модель?
Д.Т.: Желание быть волхвом всегда есть. Моё творчество не ограничивается только «обнажёнкой». Провокационные фотографии в эротическом ключе - только часть моего творчества, только часть моей жизни.
А.П.: Дмитрий, как ты думаешь, для чего, вообще, человечеству необходимо искусство? Есть мнение, что овладевая языком искусства, человек получает возможность найти связь между миром повседневной реальности и миром сверхъестественного, проявляющимся, например, в сновидениях. Ведь сновидение - это каждодневная практика вхождения в сверхъестественное. Искусство выполняет здесь роль буфера, посредника, переводчика. Искусство, представляющее собой овеществление символичного, образного мышления, позволяет нам адекватно перевести мессидж сновидения на бытовой язык. Есть ли у тебя, Дмитрий, фотографии, которые ты сначала увидел во сне, а потом создал, или наоборот, создал, а потом увидел во сне?
Д.Т.: Да, во сне мы можем увидеть результат первичной визуализации продуктов нашего воображения, мы можем почувствовать некие символы, которые могут составить основу будущих фотографий. Если исходный образ удаётся сохранить после пробуждения, то его осмысление помогает в творчестве. К сожалению, неискушённый зритель видит на фотографии, прежде всего, реальный объект, а не образ, не воображаемую субстанцию.
А.П.: Кроме раскраски, какие приёмы ты используешь, Дмитрий, для того, чтобы зритель воспринимал твои фотографии метафорически, а не объектно?
Д.Т.: Каждый раз, нажимая на спуск, я пытаюсь увязать в единое целое пространство, время и воображение. Если это происходит, то фотография успешна.
А.П.: Резюмировать нашу беседу я хотел бы замечательным афоризмом: «Секс - это не добро и не зло. Это лестница между адом и раем. И мы сами выбираем, в какую сторону идти. Главное при этом - любить, не думая в процессе любви, что грешишь».

© 2002 Андрей Пашис