В субботу, 9 декабря, в галерее Znyata, прошла публичная лекция известного российского военного фоторепортера Юрия Козырева. Встреча, на которой присутствовало, около шести десятков человек, стала возможной благодаря организаторам конкурса Belarus Press Photo.

Лекция, которая должна была продлиться два часа, на самом деле была увеличена практически до трех и, казалось, публика (многим из которых, кстати, пришлось слушать мэтра фотожурналистики стоя) готова была задержаться на встрече до глубокой ночи.

Прямую трансляцию лекции Юрия Козырева можно было посмотреть и в Интернете. Однако, для тех, кто по разным причинам не смог посетить встречу либо посмотреть ее онлайн, предлагаем самые яркие выдержки из выступления фоторепортера.

Я все время нахожусь в состоянии ученичества

Я занимаюсь фотографией очень давно, большую часть своей жизни. Но в фотографию пришел совершенно случайно. Мой брат привел меня к человеку, который стал моим первым наставником в фотографии, – Валико Арутюнову. Он всегда меня призывал к тому, что нужно делать свои истории. У меня не было тогда задачи публиковаться, да и необходимости не было. Было такое время, что можно было как-то существовать на минимальные деньги и даже путешествовать.

И я стал искать истории. Они были такими странными, видимо, связанными с моим тогдашним внутренним состоянием, что Арутюнов даже думал, не нужно ли мне полечиться в психиатрической больнице. Однажды я решил, что нужно исследовать жизни людей в замкнутых пространствах. То, как они там живут и как их жизни никогда не пересекаются с нашими. Это были съемки в больницах, тюрьмах, детских домах. Я занимался этим лет шесть. И все это время я искал историю.

Прийти в больницу и поснимать – не сложно. И результат даже можно получить. Но у меня было несколько важных моментов, которым меня научил брат, который занимался военной журналистикой. Он говорил мне, если ты идешь в больницу, ты должен точно понимать, зачем ты идешь, потому что у тебя есть большая ответственность перед этими людьми.

Много про этику говорил мне и Валико. Он же предупреждал, что если просто ходить в больницу, то это будет набор странных фотографий, а нужны истории.

Я искал свою историю очень долго и много. Я стал понимать, что такое история: она сравнима с хорошим кино. И мне повезло, я был в Туркмении, бродяжничал, снимал что-то и однажды мне удалось попасть в больницу, в которой лежал молодой человек -современный Маугли. Его нашли среди волков в северной Туркмении и определили «в больничку». И я понял, что нашел свою историю, которую нужно было исследовать, изучать и, главное, которая давала ощущение, что ты делаешь что-то полезное, а не просто снимаешь фотографии.

Была задача вытащить этого парня их больницы. Получилось дать ему имя, сделать паспорт, то есть легализовать. И это была важная история в моей жизни. Я в течение 5-6 лет по нескольку раз ездил туда, встречался с ним. Эта история не была опубликована, это был просто мой жизненный этап, который мне многое дал.

После были другие, не менее важные истории. Но потом случился переломный момент и у меня, и у страны. И я стал понимать, что мне хочется делать что-то еще, выйти из своего замкнутого пространства странной жизни. И тогда я начал снимать новости.

Пожалуй, принципиальной для меня стала первая первая чеченская кампания, когда я впервые встретился со Стэнли Грином, с Крисом Морисом, которые дали мне очень важное понимание профессии фоторепортера, снимающего конфликты. Это сложная наука. Я помню, что когда я в первый раз приехал Грозный. И просто пошел в город. И это было полное безумие, странно, что я вообще сейчас перед вами стою, потому что тогда должен был погибнуть точно. То, как тогда себя вел, что делал, с кем пошел, все это было против правил. Интересно, что фотографий с той поездки не было вообще. Был страх, азарт, но фотографии тогда не делались… Я понимал, что это полный провал, у меня не было материала, который я готов был кому-то показывать.

Но все эти люди, с которыми я там познакомились, дали мне очень правильный совет: если я не работаю в российских изданиях, но хочу быть пресс-фотографом, то надо бы определиться куда-то в агентство. И я поехал в Лондон и устроился сразу в два агентства – американское и британское.

Если человек не понимает, что такое боль и сострадание, то ничего не получится

Моя первая поездка в Афганистан была в 1992 году. Туда мы Валерой Нистратовым попали, просто перейдя границу с Таджикистаном. У нас в кармане было по 100 долларов. Афганистан для нас был чем-то неведомым. Было совершенно удивительное ощущение другого мира, другого время. И мы, ведомые какой-то жаждой приключений, сели в муниципальный автобус полный моджахедов и автоматами Калашникова в руках и отправились в сторону линии фронта. Сейчас бы я, конечно, нанял машину, отрастил бороду, оделся как афганец, и вызывал бы меньше вопросов. Тогда мы были похожи на двух раздолбаев из России, которые сели в автобус к людям, которые еще год назад закончили войну с русскими. И это было точно глупо.

Терпели они нас не долго, минут сорок. Как только мы пошли погулять на ближайшей остановке, на Валеру напали, отняли у него всю аппаратуру, и мы кинулись к беженцам, которые нас закрутили в ковры и прятали от моджахедов.

Естественно, в конце концов, нас нашли. Казалось, что это и будет конец истории. Но нам повезло, попался толковый переводчик-таджик, который объяснил, что мы с Валерой – нормальные парни, которым интересен Афганистан, которые никогда не служили в армии и просто делают свою работу…

И нас отвели в город, и дали снять репортаж. И мы вернулись домой. Позже каким-то чудом к Валере вернулась его отобранная аппаратура. Но тогда он принял решение больше не ездить на войну. Я же понял, что я хочу этим заниматься.

Я вернулся в Афганистан по той же дороге через 10 лет. Это был сентябрь 2001 года, когда все понимали, что там что-то начнется в ближайшее время. Я вдруг перестал бегать по миру и осел на одном месте. И это был колоссальный опыт. Именно там я встретил всех, с кем сейчас дружу и общаюсь, своих коллег-фотографов.

Я все это вам рассказываю, чтобы вы поняли, в нашей профессии очень важен жизненный опыт. Если человек не понимает, что такое боль и сострадание, то ничего не получится. Ты должен это переживать, ты должен это прожить. Даже если ты снимаешь не войну, а просто жизнь, людей, ты должен уметь им сопереживать. Это приходит по жизни. Хотя, наверное, есть люди, которые это просто умеют.

Я очень ценю свой опыт. То, что мне доставалось в каких-то ситуациях, значит, так должно было быть. Главное, было делать позитивные выводы. Нужно понимать, что бывают удачи, а бывают неудачи. Мы не можем все время снимать супер-фотографии, потому что любая жизнь состоится из белых и черных полос…

Меня пугает, что мои фотографии могут использовать в другом контексте

Есть много историй, которые мы не рассказываем, и это не справедливо. Мы рассказываем истории, которые очень комфортны для американцев, но жизнь в то регионе гораздо сложнее. Сейчас в Афганистане можно услышать от местных жителей, что советские войска были классные, что они, по крайней мере, помогли – строили школы, дороги…

Поэтому, работая для журнала TIME, в последнее время я все больше понимаю, что нас используют. Это очень сложный период в моей карьере, когда я понимаю, что мои фотографии могут использовать в совершенно другом контексте.

Пока я понимаю, что журнал TIME – это достойное издание с высоким уровнем журналистики. Но все равно в какой-то момент оно может стать местечковым, потому что оно представляет интересы американцев.

Например, пока американцы сидели в Ираке, это была большая важная история об американских детях, которые там воюют. Как только американцы официально вышли из Ирака два года назад, журнал не публиковал ни одной истории оттуда. Это не значит, что там стало спокойно и тихо. Наоборот, там стало намного хуже, но журнал эта история не интересует больше вообще. Эта тема не интересна американцам, но именно поэтому она интересна мне. Потому что это тот пласт, который не хотят освещать.

Ощущение того, что мои работы могут использовать, у меня возникло очень сильно в прошлом году в Ливии. Я видел, что это за повстанцы, за которыми мы брели по пустыне. Они не были очень приятными, и я не понимал, почему им так хотят помочь.

Но все наши истории оттуда были о романтичных повстанцах, которые хотят хороших перемен. Им здорово тогда помогли и Франция, и Америка. Но после уже поняли, что помогали очень мутным людям.

В то же время, есть Сирия, которой почему-то не хотят помогать. Почему? Да, все просто, там нет нефти…

И поэтому, когда тебя публикуют, и ты знаешь, что это за люди на снимках, а про них пишут, как про романтиков, ты все понимаешь. Ты понимаешь, что и из сирийцев можно было сделать таких же романтиков. Ты делаешь свою работу, но в каком контексте ее потом используют? И это напрягает…

Меня не интересует политика, я просто хочу быть вовремя там, где происходят события, хочу освещать их и хочу подписывать свои фотографии – что, где и когда.

Фоторепортерство – это про ответственность

Вы можете снимать инстаграмы, выкладывать их в своих блогах в огромных количествах и получать свои лайки. Но фотожурналистика – это про ответственность. Эта профессия диктует нам ответственность за то, что мы снимаем, где мы снимаем. Ты должен быть честным в своей профессии. Фотограф может называть себя фотохудожником, может снимать какие-то абстрактные вещи, это его право. Но даже если он публикуется в медиа, то должно быть ясно и понятно, что это не имеет отношения к журналистике.

Сейчас каждый человек может назвать себя фотографом, потому что у тебя есть iPhone, ты можешь моментально получить результат, который через минуту окажется в виртуальном мире, и у тебя уже будет и реакция, и последователи.

Фотография занимает все больше и больше места в жизни людей. Для тех, кто занимается фотожурналистикой, это серьезная проблема. Мы должны быть еще более ответственны за то, что мы делаем.

Сегодня спрос на нашу фотографию становится все меньше, потому что все могут снимать. В то же время нужно понимать, что никогда не было времени, когда фотожурналистика была простой профессией. Всегда было много испытаний, всегда приходилось чем-то жертвовать, если ты хочешь быть настоящим фотожурналистом. Это может быть и опасно, и тяжело, и физически, и морально.

Другое дело, что когда-то профессия фотожурналиста воспринималась как некая романтика. Поехать в какое-то место, куда обыватель не может добраться и рассказать оттуда историю, было удивительной привилегией. Через твои глаза люди воспринимали происходящее. Это были времена журнала Life, где ждали твоих фотографий два месяца. Времена The National Geographic, где фотоисторий ждали шесть месяцев. Сейчас ты моментально снимешь на площади Тахрир, а через три минуты твои фотографии на ленте.

Когда-то профессия фотожурналиста была экстравагантной, потом – романтичной. Сейчас в рейтинге молодых людей эта профессия занимает в рейтинге предпочтений молодых людей предпоследнее место из ста возможностей. И это грустно. Это не fun. Сегодня fun быть банкиром, адвокатом либо зубным врачом. Не очень приятно, но обеспеченно.

Профессия же фотожурналиста не предполагает, что ты будешь богатым. Если человек отдается этой профессии, то, как правило, остаешься без семьи. Потому что не возможно иметь семью, когда ты едешь куда-то и говоришь: «Родная, я вот там…» А она видит новости CNN и понимает, что глуповато тебе там быть.

Но каждое поколение фотожурналистов дает нам удивительные имена. Взять, хотя бы, советские времена. Кто-то снимал красивые картинки, для которых специально красили траву, либо выкладывали снег в поле. А кто-то снимал советскую эпоху, как она есть. Они не были востребованы, они чем-то жертвовали, оставались бедными, их преследовали. Я совсем не за то, чтобы было именно так, но так случилось в их жизни. Но то, что они потом показали, настоящее, не крашенное, однажды стало по-настоящему важным. И в этом наша уникальность профессии…

Фотожурналистика тем и интересна, что ты можешь быть свидетелем каких-то очень важных событий. И даже у вас сейчас происходит очень важный момент в истории вашей страны. И его нужно терпеливо снимать. Когда-то это будет очень важно для ваших потомков, чтобы они понимали. И кто-то должен это делать. И это только кажется, что беготня по площади и бросание камней – главное. Есть более простые и обыденные вещи, которые покажут время.

Заслужить свои три минуты

Через неделю закрывается печатный Newsweek. Конец света. Но остается сайт в Интернете, остаются не только тексты и даже не только фотографии, но и мультимедиа, такое важное для нынешнего поколения. Именно так молодые воспринимают информацию. И в этом кайф нашей профессии. Казалось бы, ситуация патовая: нет работы, нет будущего… Но самом деле, все есть. Вспомните, как кому-то 5, а кому-то из нас 10-15 лет назад дали цифровые камеры, мы воспринимали это как чудо, которое принципиально изменило многие вещи. Сейчас в нашей профессии многое переходит в виртуальный мир. И к этому нужно подготовиться, и чем быстрее вы все это сделаете, тем успешней будете.

Конечно же, мультимедийные проекты требуют от нас большего. Мы не можем просто быть хорошими фотографами, которые знают свои трюки. Нужны глаза, уши, нужно иметь свое мнение. У нас появилось больше возможностей. Раньше наши фотографии печатали с текстами, которые, может быть, нам не нравились. Но сейчас мы можем делать свой продукт от и до. Такой, как, например, документалистика. Мы можем заняться серьезным вдумчивым исследованием простых вещей. Но для этого нужно тратить время, понимать, проживать и деликатно предлагать людям посмотреть.

Если мы думаем, что мы отсняли белорусскую деревню, то я почти уверен, что в аудитории нет людей, которые могут честно сказать: «Я прожил в этой деревне, я провонял этой избой, я отпахал». Но это нужно сделать.

Вы должны перестроить свое сознание, а не высчитывать КПД потраченного на фотографию время, которого всегда унизительно мало. Оно унизительно мало у Картье Брессона. Когда его лучшие работы сложили вместе и посчитали, сколько тысячных секунд он потратил на них, то получилось, что он работал три минуты. Понимаете, прожив долгую и вдумчивую жизнь, всего три минуты. Но их нужно заслужить.А значит не бояться стать санитаром, работать на ферме. Прожить это, прочувствовать.

Не идти туда и бояться испачкать свои сапожки, потому что вечером у вас есть необходимость попить пива с друзьями, а остаться там, чтобы люди поверили вам. И тогда вы получите тот важный результат, который будет востребован и сейчас, в самый невероятный кризис фотожурналистики.

Я не хочу быть фотографом одной истории

У меня наступает момент, когда я ищу людские истории. Я не хочу быть фотографом одной истории, это очень обидно, потому что тебя воспринимают как человека, который может снимать только войну. Я хочу сегодня доказать, что я могу снимать и другие вещи. Это очень важно. У меня есть друзья, которые помогают мне в этом. Которые дают мне какие-то задания не связанные с войной…

2012 © Янина Мельникова
Фото © Антон Суряпин

Что ещё можно сделать:
Обсудить статью на Форуме >>>
Прочитать оригинал статьи на сайте mediakritika.by >>>
Написать письмо автору >>>