Что может сегодня фотография добавить к тому, что мы видим, например, с экрана? Что может сделать фотограф на фоне программ BBC «Живая природа»? Об этом и многом другом фотохудожник Георгий Колосов рассказывал на творческой встрече с начинающими фотографами в фотошколе «Позитив».

О «Новаторе», о себе
Не удивляйтесь, я буду иногда говорить о себе в третьем лице: мне этот персонаж уже изрядно надоел, поэтому я давно уже смотрю на свою жизнь со стороны, к чему и возраст обязывает, но главное — пребывание в Церкви. Моя alma mater — фотоклуб «Новатор», без преувеличения фотографическая академия. Я догадываюсь, насколько вам трудно представить себе жизнь того времени. Вы привыкли говорить, что думаете, и дышать, где дышится. Тогда ни первое, ни второе было решительно не возможно. А творчество, в том числе и фотографическое, было одной из «форточек свободы». И хотя социальной фотографией у нас, понятно, никто не занимался, выход на публичные выставки для нас был закрыт. Любая фотография в прессе и на выставке могла быть только пропагандой. Еще представьте себе, интернетовские дети, полный информационный вакуум, сквозь «железный занавес» мировая фотография практически не просачивалась, а старая российская доживала по архивам и музеям — в закрытых хранилищах. Привозные альбомы можно было найти только в некоторых библиотеках.

...Фотоклуб «Новатор» организовали два выдающихся представителя прикладной фотографии. Что значит прикладной? Для разного рода изданий — товарных каталогов, рекламы на экспорт была необходима фотография, на которой предметы были бы похожие на самих себя. Сейчас человек берет цифровую камеру, не глядя, нажимает кнопку и находится в полной уверенности, что это похоже на то, что он видит. На самом деле такое изображение в лучшем случае дает возможность узнавания предмета. Чтобы передать сходство необходимо изощренное изобразительное мастерство, если хотите, абсолютный визуальный слух. Вспоминаю своего покойного учителя, Георгия Николаевича Сошальского. Одна из его классических работ — «Шерсти СССР». Каталог знаменитого советского каракуля. Представьте, рядом лежат две шкурки. Я их не отличу. Но они сняты так, что специалист с первого же взгляда по черно-белой фотографии безошибочно определит их сорт — единственный из двух сотен. Никакая фотографическая техника здесь ничего не решает. Предмет нужно видеть и соотносить с изображением.

Так вот, Александр Владимирович Хлебников и Георгий Николаевич Сошальский затеяли этот клуб в1966 году, когда никакое свободное творчество было невозможно и ничего, кроме изобразительной культуры, они нам передать не могли, а если и учили какому-то творчеству, то, прежде всего, обращаясь, к общекультурным ценностям и опираясь на опыт живописи. Вообще можно сказать, что изобразительная культура в фотографии сохранилась благодаря фотоклубам, не только московским, ленинградским, но и провинциальным, куда приходили местные мастера, которые и удержали эту ниточку от разрыва. Здесь стоит заметить, что не только в столицах, но даже в мелких провинциальных городах каких-то сто лет назад в самой простой бытовой фотографии изображения делались удивительного качества.

....Самого себя сейчас странно слышать: секцию жанровой фотографии в «Новаторе» вел Борис Всеволодович Игнатович, натюрморта — Александр Владимирович Хлебников, пейзажа — Сергей Кузьмич Иванов-Аллилуйев. Все — живые классики.

Я помню обсуждения в «Новаторе». Собиралось, представьте себе, раз в неделю человек двести, иногда численность по списку доходила до трех с половиной сотен. Бурные обсуждения касались по преимуществу картинки, до собственно творческого высказывания, даже тогда, когда оно имело место, дело обычно не доходило, зато изобразительное мастерство оттачивалось по-настоящему.

О своем учителе и учении
....Поскольку у нас с вами, как когда-то говорили — творческая встреча, придется два слова себе. В школе карточками баловался, как все мы, потом было немножко увлечение кино, любительским естественно. Фотографировал, чтобы как-нибудь оставались на изображении наши байдарочные подвиги — у меня их довольно много. Когда я взял в руки камеру в Москве, сразу же захотелось делать картинки — очень понятная нам страсть. И больше всего меня потянуло к человеческому лицу. Буквально с отроческих лет у меня был всегда прекрасный контакт с человеком. И вот, три года я пытался снимать людей, со студийным светом, по тогдашним образцам, три-четыре источника. В состояниях выразительных, изображениях — что-то не то.

Вскоре я счастливо попадаю в «Новатор» и знакомлюсь с моим дорогим учителем, которому было тогда восемьдесят два. Я стал приходить к нему в Староконюшенный переулок каждую неделю. «Цифровиков» хочу напрячь. Чтобы придти, нужно было принести как минимум одну фотографию. Снять, проявить, отобрать (с двух-трех пленок), отпечатать в полный формат, отретушировать, естественно, поскольку немецкий аккуратист во мне так и не сложился и грязи на негативах всегда много, и плоско высушить.

Однажды приношу я ему такой, как мне кажется, шедевр: представьте себе, горизонтальная композиция, женский почти профиль, скользящий свет по лицу, и подсветка сзади. На лице, без преувеличения, шекспировская трагедия, глаза невероятно глубокие. Показываю. Он посмотрел и говорит: «Георгий, откуда у нее такой флюс на щеке?»

Учитель благожелателен, хотя ироничен, но никаких поддевок. Представить себе, какую-то подковырку с этим флюсом решительно невозможно. Благородное лицо. Когда-то — петроградский университет, юридический факультет, не правоведения, а именно юридический. Большевистский переворот, и юриспруденция очень, конечно, нужна. Часть родственников уехала из Крыма, он остался.Фотография как вынужденная профессионализация началась для него в 1928 году.

Я в недоумении, естественно, не соглашаюсь, но и не спорю: что-то видит. Хорошо, откладываю снимок. И продолжаю также приходить с портретами раз-два в неделю. Он меня терпит, хотя к нему визитеров много: он подрабатывал тем, что восстанавливал старые камеры.

Нужно сказать, что старики нас, и в частности он меня, ничему не учили — как, а только показывали ошибки. Изобразительные ошибки. После «флюса» проходит два месяца. Я присматриваюсь к этой карточке — а действительно, скользящий свет что-то задел, что-то как будто вздулось на щеке. Проходит еще два месяца, и я не понимаю, как можно было этого не видеть!.. Глаз стал понемногу открываться, как лепестки диафрагмы.

...У Сошальского было много старинных выставочных каталогов. Думать, что только сейчас образовалась фотографическая жизнь, несколько самонадеянно. В начале двадцатого века в России выпускалось фотографических журналов и «листков» — десятка два. Самое мощное издание — «Вестник фотографии», выходивший в Москве раз в месяц, с восьмого по восемнадцатый год. Когда читаешь, поражает сам язык, которым писалась не только критика, но и технические статьи, и даже протоколы заседаний Русского фотографического общества. И совершенный блеск — тексты Николая Петрова о пикториальной фотографии.

Мне попался в руки альбом — сводный каталог мировых фотосалонов за 1904 год. Представлены выставки со всей Европы, из Канады, Соединенных Штатов, Японии. Я увидел там те изображения, похожие на монохромную живопись.[1]. Неужели фотография так может? Этого я как раз и хотел.

«Мистический монокль»
Теперь еще немного о «форточках свободы». Я типично-атипичный «шестидесятник». Типичный в каком смысле? В том, что я сорок пятого года происхождения на свет и мой самый впечатлительный возраст пришелся на двадцатый и двадцать второй съезды — двери хрущевской оттепели, через которые страна ненадолго вышла подышать. Стали появляться выставки, стали открываться запасники, стали вешать на стенки импрессионистов, приподнялся «железный занавес», пошел культурный обмен. Из-за границы хлынуло множество разных фильмов. Советское кино, прежде всего немое, выскочило на телеэкраны лавинообразно. Так что типичность моя — в хватании воздуха. Атипичность, наверное, в том, что я так и не запал на этих западных идолов и, освободившись от красных, не пришел ни к каким другим. Вспомнить об этом было важно потому, что свобода от идолов имеет прямое отношение к творческой свободе. И кино я вспомнил тоже не случайно. Только немой кинематограф говорил на чисто кинематографическом языке: кадр, движение, монтаж. Последнее, монтаж, будет актуальным для вас в ближайшем будущем, когда вы начнете формировать и представлять свой собственный материал. Последование и столкновения сюжетов формируют ту общую мысль, которую вы хотите донести до зрителя, не только в выставочном варианте, но и просто в каких-то очерках и сериях. Форма представления — это решающее условие зрительского восприятия. Именно поэтому я отсылаю вас к опыту кино. Смотрите нашу классику: ранних, «немых» Эйзенштейна, Пудовкина, Довженко и других. Классическую живопись, я надеюсь, вы не упустите и без моих советов.

А теперь снова к Колосову. Я попадаю в «Новатор» к своему учителю, как я уже сказал, и вижу эти старые фотографии. У меня нет ни денег, ни хватательного рефлекса — если уж в руки ни положат, тогда сожмется — искать старую аппаратуру, материалы для старых технологий, чтобы подобные картинки получить, для меня совершенно невозможная вещь, да и в комиссионки тогда не зайдешь. И еще: мне довелось прочитать одну старую статью в «Советском фото», что монокль — однолинзовый объектив, которым очень хотелось снимать, на малоформатную камеру сделать нельзя. С детства фрондерский дух: нельзя — значит, можно. И первые же пробы привели к тому, что появились изображения, которые я хотел бы видеть. И вот с 1979-го года с первых проб я ничем другим не снимаю. Короткое замыкание произошло, не иначе.

...После того как вы посмотрели фотографии, я попытаюсь объяснить, почему меня потянуло именно к таким изображениям и никогда не хотелось иначе.

Мы с вами обладатели уникального изобразительного средства. Уникального по сравнению с любым визуальным искусством по своей мистической проникновенности. Я — не искатель чудес, «род лукавый и прелюбодейный знамения ищет», нам это некстати. Мир Божий чудесен сам по себе и символичен насквозь. Как сказала однажды Ирина Клинова, сестричка моя, наша прихожанка: «Мы не замечаем чудес, потому что на них наступаем». Вообще верующим чудеса не нужны, поэтому и я не склонен мистифицировать то, что можно понять. Но фотография — это совсем особое прикосновение к натуре. И никакой другой инструмент не дает такого прикосновения к ее тайне, как монокль. Рациональное объяснение этому возможно. Если анастигмат описывает поверхность, то монокль изображает пространство. Не правда ли — не поверхность, а пространство — обитель духа. Поэтому я называю монокль мистическим сверхпроводником. И теперь уже со своим поздним опытом не знаю такого жанра, в котором он не мог бы найти себе применение.

Сегодня в иллюстрирующем изображении все сильнее начинает проступать такое качество, как дополнительная информация, которая превосходит сообщение о событии. Сообщение о событии, конечно же, остается, но композиционные "восклицательные знаки", заметные и не очень, превращают фотографию в символ события, в притчу.

Обратимся наконец к тому, что вас интересует — к информационной фотографии. Все, что мы представляем, имеет смысл только тогда, когда ведет к приращению опыта, в случае фотографии — визуального опыта. И здесь стоит себе спросить, что может добавить фотография к документальному кино и к телевидению? Предлагаю одну неожиданную для меня самого параллель.

Что такое поэзия и чем она отличается от обычной человеческой речи? И самое главное — как она изменилась в двадцатом веке? Изначально это просто особым образом сформированная речь, в которой включаются дополнительные механизмы воздействия, например разные ритмы. Если брать нашу обычную двухсотлетнюю силлабо-тоническую систему — это пять традиционных таких видов расстановки ударений и пауз. Появляются рифмы, дополнительные созвучия, через строчку или как-то еще. Зачем? Концентрация форм ради концентрации смысла. Тысячелетия назад поэзия — ритмизированная описательная проза. Чем ближе она к нам по времени, тем выше концентрация смысла на «единицу речи». Уже по поводу поэзии Тютчева, некоторых вещей Пушкина, можно говорить о монументальности малых форм. По мере прирастания культурного контекста концентрация смыслов становится такой, что исключает поверхностного чтения. И теперь легко перейти к фотографии.

1993-ий год — это год моей работы в «Огоньке». «Огонек» уже не был тогда таким «бульдозером свободы», каким он был в 88-90-ом. Тогда он действительно был именно «бульдозером свободы», и освобождение России, стоит напомнить, совершилось именно через свободу слова. Я застал красивый закат «Огонька», что относилось в какой-то степени и к фотографии. Геннадий Копосов, редактор фотоотдела, человек выдающийся, не только как фотограф, но и как фотографический деятель, призвал меня за мой выставочный опыт, понимая, что обычная иллюстративная фотография — уже не уровень «Огонька». Тем более, что тексты там были такие — непонятно, журналистика ли это или высочайшего класса публицистическая проза.

С чего я начал? Я взял стопку каталогов «World Press Photo» за последние пять лет, и примерно месяц простоял над ними, листая их и пытаясь понять, что может пресс-фотография вообще. «World Press Photo» — это главный конкурс журналистской фотографии, смотр высших достижений мировой фотожурналистики, что-то вроде ежегодной Нобелевской премии для журналистов. Я пытался понять тенденцию — к чему движется мировая журналистская фотография, и, соответственно, что делать мне и куда смотреть. Теперь задним числом можно сказать, что это было время ее наивысшего расцвета. Тогда уже сказало свое главное слово фотографическое агентство «Magnum», в то время был в полном расцвете журнал «Life» — это просто визуальный учебник в каждом номере.

Чем же отличались их фотографии от множества прочих? Своим изобразительным качеством. Казалось бы, для журналиста первое — это информация и скорость ее передачи. Но лучшие фотографы очень быстро поняли, что телевидение и документальное кино оставляют фотографии нечто, что у нее никто не может оспорить. И теперь вспоминайте, что я говорил о стихах. Через концентрации формы в изображениях начинает проступать такое качество, такая дополнительная информация, которая превосходит сообщение о событии. Сообщение о событии, конечно же, остается, но композиционные «восклицательные знаки», заметные и не очень, превращают фотографию в символ события, в притчу, во что-то такое, что может существовать многие и многие десятилетия после того, как забыто и событие и действующие лица. Фотография начинает представлять в перекрестно смысловых формах, чисто изобразительными средствами то, что ускользает и в телевизионной картинке, и проносится мимо даже на киноэкране, хотя там концентрация, естественно, выше, чем в телерепортаже он-лайн. Пресс-фотография начала активно смещаться в эту сторону.

«Если ты салонный фотограф, смотри журналистику...»
Сейчас я отвлекусь и скажу очень важную вещь, которую начал говорить, лет двадцать пять назад. Если ты салонный фотограф, смотри журналистику, если натюрморист, смотри жанр и т.д. Чужой опыт, кажущийся посторонним, может дать художнику новый взгляд на собственное творчество и подбросить самый неожиданный, и случается, самый ценный изобразительный инструментарий.

К примеру, представьте себе на секунду фотографии, сделанные моноклем в доме для престарелых, или в тюрьме, или в клинике для душевнобольных — что же это может быть? К каким глубинам можно прикоснуться? А что может быть, если мы обратимся к сюжетам заведомо таинственным, таким как молитва?

Призывая к высокому изобразительному качеству, нельзя не сказать о школе. Что меня сформировало, кроме того, что я пришел к своему учителю в «Новатор», и сверх того всего, что я вам про Колосова рассказывал? Видение авторских оригиналов. К величайшему сожалению, сейчас знакомство с фотографией идет через экран. Можете мне поверить, что вы бы не увидели всего того, что я показываю, если бы я сам не увидел в свое время оригиналов Андреева, Улитина и многих других, можно сказать, не потрогал отпечатки глазами.

«Одиннадцать лет Русский Север был моей единственной темой»
В 80-ом году, вооруженный уже линейкой моноклей, я впервые попал на Русский Север. Географически это Архангельская область и Карелия. Как культурный феномен он был открыт для образованного российского сообщества в середине девятнадцатого века и произвел впечатление всплывшей Атлантиды, на которой кипела живая жизнь. Трудно поверить — она не претерпела изменений с допетровских времен. Там жили свободные люди, не знавшие крепостничества, жили на государственно оброке. Из-за суровости климата, особенно на востоке Архангельской области, человек вынужден был жить хорошо или не выживал.

Понятно, я застал там ее последние проблески. Тем не менее, бросалось в глаза совершенно иное качество не только архитектуры, широко известной, но всякой бытовой постройки и самых простых домашних предметов — инженерное и дизайнерское. Но еще большее впечатление — люди. Глядя на все это, я подумал: на что же способен русский народ, свободный от своего государства?

...Одиннадцать лет Север был моей единственной темой. Слова «спонсор» и «грант» в нашем словаре в те времена не было. В отпуске, на свои средства, вдвоем-втроем, как сумасшедшие, причем первые годы еще и без надежды где-то выставиться с единственной целью — сделать выставочную карточку. И привозили по пять, по шесть фотографий за две-три недели. Десяток — это считалось очень много. Только лет через семь-восемь я стал понимать, что нужно делать. До этого — ощупью. И это очень важно для вас сейчас услышать, ибо когда вы сталкиваетесь с чем-то для себя новым, если это всерьез, нужно знать, что неизбежно уйдет какое-то время на проникновение в материал. Не то, чтобы нужно читать какие-нибудь специальные книги, хотя это тоже не бесполезно, а просто найти для данной темы оптимальные выразительные средства.

Предупреждая ваши разочарования по поводу собственных опытов, скажу, что из ста негативов одна карточка — это очень хорошо. Пять, десять — это вообще что-то сверхъестественное. Но это не все. Как себя оценивать. Экранный просмотр материала хорош только как предварительный, ради первичного отбора. Что вы сделали, реально можно понять только по полноценной форматной печати. Одно из цифровых бедствий — «застрявание» фотографии в компьютере. Для творческого роста необходимы не только распечатки, но и непременно осмысленные формы представления — строгий отбор и последовательность внутри серий, очерков и т.п. Тогда будет проявляться собственно высказывание, слово, смысл того, ради чего взяли камеру.

2009 © София Пучкова
Впервые статья была опубликована на сайте http://www.muar.ru/
Эта статья была свёрстана Анной Беккель, любезно оказавшей безвозмездную помощь нашему Фотожурналу

Что ещё можно сделать:
Обсудить статью на Форуме >>>
Посмотреть экспозицию Г.Колосова "Чудотворец" >>>